К удивлению Саши, Коновалов провел его по дому через весь первый этаж, почти до конца коридора. Где они вошли в узорчатые двери и оказались в маленькой, но уютной обеденной комнате. Семен Викторович усадил Сашу за стол, сам устроился напротив и смотрел на него как-то уж слишком загадочно и подозрительно, но без особых видимых эмоций. Остапенко опустил глаза, занявшись разглядыванием стола: внутри него плавали будто бы живые (или вправду?) рыбки, несколько ракушек, один коралл… чудо, а не стол! Прозрачный, стеклянный и дивный. Полки на стенах были заставлены статуэтками кораблей, большими и маленькими, в банках и без. Всюду висели и ожерелья из ракушек, крабов – в общем, сплошная морская живность.
– Люблю море, – поделился Семен Викторович. – Знаете, даже в детстве капитаном корабля мечтал стать.
– Стали?
– Куда уж там, – вновь улыбнулся он. – Нет, я бизнесмен. Мои компании не связаны с морем, к сожалению. Вы совсем ничего обо мне не слышали?
– Слышал, – припоминал Саша, медленно кивая. – Но урывками. О ваших делах я знаю мало.
В комнату неслышно и как-то незаметно прошла горничная, быстро поставила перед мужчинами по два бокала: Александру – с обещанным лимонадом, Коновалову – с жидкостью темного цвета, наверняка чего покрепче. Также она подала блюдо с фруктами и отдельно – с овощами. И столь же стремительно, бесшумно удалилась. Коновалов ни разу на нее не взглянул. Изумленный Саша молча отхлебнул напитка – холодный лимонад его взбодрил.
– Но уже успели подумать, почему такой богатый человек, как я, так по-хамски отказывается платить алименты, – саркастически протянул Семен Викторович в отношении себя.
– Ну что вы, – попытался помотать головой Остапенко, да так в неопределенности и застыл.
– Ладно вам, это ведь логично, если посмотреть с вашей позиции, – хмыкнул он. Глаза Коновалова смеялись. Он умело располагал к себе напускным простодушием и откровенностью. – Я банально о них забыл, об алиментах, верите?
Саше было все равно, но ради приличия он кивнул, поведя плечом.
– Столько дел, забот за последние два месяца, что и неудивительно, что долги сыну накопились, – объяснял Коновалов. – Недавно восемнадцать исполнилось – уж конечно, впору мне подсуетиться, когда их потом отдавать? Александр Петрович, можно посоветоваться с вами как с юристом?
– Разумеется, – согласился Остапенко, не находя в просьбе ничего предрассудительного. – Постараюсь помочь, чем смогу.
– Не подскажете ли мне хорошего нотариуса?
– Я и есть нотариус. У меня своя маленькая фирма.
– Опыт у вас большой? – скорее для проформы, чем из реального беспокойства спросил Семен Викторович. По прищуру его глаз Александру становилось ясно, что Коновалов по какой-то причине им заинтересовался.
– Да, разумеется.
– Не могли бы вы в таком случае оказать мне услугу? Не бесплатную, естественно, – льстиво улыбнулся Коновалов и прищурился, делая глоток своего напитка. При этом мизинец правой руки, в которой Семен Викторович держал кружку, был по-аристократски оттопырен. Что в очередной раз подчеркнуло их с Сашей статусное различие, которое, впрочем, как раз волновало нотариуса меньше всего.
Все его поведение, тон, резкие перемены с брезгливого и презренного к нейтральному, а теперь и благодушному отношению и явно несвойственная гамма эмоций, которые он тщательно, будто по заказу, использовал и применял, наводили Александра на мысли о кроющемся подвохе. Странное ощущение от встречи с Коноваловым и не думало проходить, но что конкретно Остапенко мог предъявить ему? Свои опасения, не подкрепленные фактами? Саша ведь толком и биографию этого бизнесмена не знал, и за светскими новостями никак не следил.
Что же было не так, кроме самого его присутствия в богатом доме, где такие как Александр могли побывать разве что в роли прислужника, водителя или охраны? Но нет, он был нотариусом локального значения, без особых регалий, и распевал лимонады с Коноваловым, плетущим вокруг него свои сети.
– Конечно, Семен Викторович, пожалуйста, – наконец, изрек Александр после всех своих недолгих раздумий. Если он сейчас согласится или хотя бы выразит надежду на это, то уж точно навряд ли отделается от Коновалова. – Приходите в офис в любое время. Летом с клиентами глухо, и я часто свободен.
– Видите ли, Александр Петрович, – он постучал пальцами по столу, выставляя напоказ дорогой и фамильный, видимо, массивный перстень с каким-то ценным камнем. Саша был крайне далек от роскоши и в драгоценностях ничего не смыслил. Коновалов наклонился корпусом еще ближе к нему, будто собираясь сообщить нечто очень доверительное. Проницательный взгляд снова показался знакомым Александру, по спине прошлись мурашки. – Мое дело конфиденциально и деликатно. Вы располагаете временем? Я не задержу вас надолго, если вы позволите обрисовать вам ситуацию. Уверяю, вы не пожалеете в случае согласия, я щедро плачу тем, кто добросовестно выполняет свою работу. А вы, я уверен, ответственный и хорошо знающий свое дело нотариус.
– Я, несомненно, не могу сказать о себе иначе… – растерянно проговорил Остапенко. Он сверился с часами на руке: уже час, как его дома ждала жена. Но Саша все же предупредил Нину, что задержится, поэтому, пожалуй, в его распоряжении имелось некоторое количество времени, чтобы уже определиться, стоит ли вести с этим Коноваловым какие-либо беседы, либо отделаться от него насовсем.
– Я бы выслушал вас. Но у меня нет с собой ни бланков, ни иных документов, – сказал Саша, рассчитывая, разумеется, подготовиться чуть лучше. И… встретиться с Коноваловым не у него дома, а все же в офисе или любой другой нейтральной территории. Здесь Семен Викторович был слишком уж вольготно устроен. А Остапенко не любил находиться в заранее стесненных обстоятельствах.
– Я поясню вам суть, – настаивал, но мягко, умело Коновалов. – Не обязательно решать что-то сразу, у вас будет время обдумать.
– Позвольте узнать, но разве у вас нет своего юриста? – задал Александр логичный вопрос.
– Для этого дела мне легче нанять кого-то со стороны, – пояснил Семен Викторович, по-прежнему не сводя с Саши пристального, нервирующего его взгляда. От него отдавало холодом, несмотря на располагающую улыбку на устах. Данное противоречие порядком утомило, туманность и недосказанность сильно напрягали Остапенко. Прямолинейный, он не умел и не хотел продолжать этот странный, витиеватый разговор, но поразительным образом попросту не мог уступить Коновалову и уйти, не дослушав.
– И вы доверитесь незнакомому человеку?
