Теперь уже слишком поздно беспокоиться, потому что Николас вернулся, и она погрузилась в собственнический жар его тёмных глаз. Её нервозность исчезла благодаря непроизвольной реакции на его близость, и она доверчиво опёрлась на него, когда он вывел её из дома чёрным ходом к своему автомобилю, припаркованному на тихой улице.
Ночной Лондон был весь в золотых огнях, сверкая подобно короне на берегах Темзы, и он никогда не казался ей таким золотым, как нынче вечером, когда она спокойно сидела рядом с Николасом, проезжая через город. Она смотрела на знакомые места, будто никогда не видела их прежде, захваченная несказанным очарованием мира, который она делила с любимым.
Он не повез её домой, как она думала, вместо этого они отправились в его пентхаус. Это встревожило её, хотя Джессика не могла понять, почему, и она подалась назад, но Николас потянул её в лифт и прижал к себе, нашёптывая горячие слова любви. Когда двери лифта заскользили, открываясь, он взял её за руку и повёл по тихому, приглушённо освещённому коридору к своей двери. Отперев её, он пропустил Джессику внутрь и последовал за нею, со щелчком закрыв за собой дверь. Она прошла несколько шагов вперед и теперь стояла неподвижно в темноте, пока он, щёлкнув пальцами, не включил две лампы, а затем подошёл к телефону проверить работу автоответчика.
— Чтобы сегодня нам ничто не мешало, — сказал он, поворачиваясь к ней. Его веки чувственно опустились, прикрыв блестящие глаза, когда он приблизился к ней и привлёк к своему твёрдому телу.
— Не хочешь чего-нибудь выпить? — спросил он, почти касаясь губами её виска.
Она в экстазе закрыла глаза, вдыхая его пьянящий мужской аромат, наслаждаясь его страстностью.
— Нет, ничего, — хрипло ответила она.
— Я тоже, — сказал он. — Я не хочу, чтобы сегодня ночью алкоголь притупил мои чувства, я хочу наслаждаться каждым мгновением. Я одержим тобой с той самой минуты, как впервые увидел тебя, поэтому прости меня, если я кажусь… — он остановился, пытаясь подобрать слово, и она нежно улыбнулась:
— Если ты кажешься торжествующим?
— Торжествующий — слишком сильное слово, но, признаюсь, я чувствую себя победителем, — ухмыльнулся он.
С бьющимся сердцем она смотрела, как он снял свой смокинг и кинул его на спинку стула. Следом отправился галстук, за ним — атласный жилет. Николас подошёл к ней. Она отступила назад, не отрывая взгляда от его лица. Так выглядели бы в далёком прошлом спартанские воины, гордые, жестокие и необузданные. Он напугал её, и ей захотелось убежать, но как только он её обнял и накрыл своим ртом её губы, все мысли исчезли, потому что все чувства сосредоточились на нём.
Он поднял её и понёс по коридору в спальню, плечом закрыв за собой дверь, прошёл к огромной кровати и остановился.
Здравомыслие боролось с желанием, и она выдохнула:
— Нет, Николас, подожди! Я должна тебе сказать…
— Но я не могу ждать, — перебил он её хриплым голосом, прерывисто дыша. — Ты должна стать моей, милая. Доверься мне, позволь мне стереть прикосновения тех, кто причинил тебе боль.
Он закрыл её рот своим, не дав ей возможности что-то сказать. Вопреки её обычным ожиданиям, он был гораздо более нежным, его руки двигались по ней в настойчивой ласке, вжимая в себя, а губы жадно пили её дыхание. Она захлебывалась в волне наслаждения, согревающей её, и обвив своими тонкими руками его шею, прогнувшись, прижималась к сильному телу, слыша его глухие стоны, музыкой отзывавшиеся у неё ушах. Дрожащими руками он расстегнул молнию на её платье, и оно соскользнуло вниз по бёдрам, легло шёлковой лужицей у её ног. Он вдыхал хрупкую, утончённую нежность её тела, потом снова схватил её в свои объятья, и его рот потерял свою мягкость, когда он жадно поцеловал её. Он невнятно повторял слова любви на французском и греческом, а его сильные тонкие пальцы снимали её нижнее бельё и небрежно бросали его на пол. Она пришла в трепет от его неприкрытого желания, столь очевидного в звучании его голоса. Это правда, это должно быть правдой, он любит её, и она любит его.
Она лихорадочно расстёгивала его шёлковую рубашку, прижимаясь губами, быстро и горячо целуя его тело там, где уже обнажила его. Она никогда прежде так свободно не ласкала его, как теперь, с наслаждением обнаружив вьющиеся волосы, делавшие шероховатой его грудь, сбегавшие суживающейся полоской вниз, к его животу. Её пальцы бездумно сжимали его волосы, немного потянув, а потом руки опустились к ремню, неловко завозились с пряжкой.
— Ах, милая, — воскликнул он, почти болезненно сжимая её пальцы своими. Он отвёл в стороны её руки и помог ей, потому что из-за собственной сильной дрожи ей не удавалось расстегнуть пряжку ремня.
Он быстро разделся, и она задохнулась при виде его сильного, невероятно красивого тела.
— Я люблю тебя! — простонала она, входя в его объятия. — О, Николас, моя любовь!
Он вздрогнул и, подняв её, отнёс на постель и опустил вниз, его губы и руки были на ней повсюду, подводя её к более неистовым и более сладостным высотам, а потом снижая напор и позволяя её сознанию вернуться, но затем он снова усиливал свой натиск и подводил к краю безумия и вновь отодвигался. Он тонко обольщал её, убеждаясь в её удовольствии, несмотря на то, что сдерживал собственное дикое желание, когда ласкал её восхитительные нежные изгибы.
Наконец, изнывая от желания полностью отдаться, Джессика лихорадочно заёрзала под ним. Она не знала, как попросить о том, в чём нуждалась, она могла только стонать, исступлённо вцепившись в него пальцами, мотая головой из стороны в сторону и разметав волосы по рыжевато-коричневой подушке.
— Николас… ах, любимый, — стонала она, сама едва понимая, что говорила, потому что слова не шли с её языка. Она хотела только его прикосновений, ощущения вкуса его губ.
— Я никогда не знала… о, милый, пожалуйста! Быть твоей женой будет райским блаженством.
Её руки блуждали по его мускулистому телу, притягивая к себе, и она взывала к нему с явно слышимой капитуляцией в голосе:
— Николас! Николас!
Но он одеревенел, и, оторвавшись от неё, приподнялся на локте, чтобы вглядеться в её лицо. Через мгновение она поняла, что покинута, и повернулась, вопросительно посмотрев на него:
— Николас? — пробормотала она.
Сгустилась долгая тишина, затем он резко, даже свирепо взмахнул рукой.
— Я никогда не упоминал о браке с тобой, Джессика. Не обманывай себя. Я не настолько глуп.
Джессика почувствовала, как кровь отхлынула от её лица, и обрадовалась темноте, тусклому свету, который оставлял взгляду только чёрно-белые тени, скрывая все цвета. От тошноты в желудке у неё замутило, когда она подняла на него глаза. Нет, он не был глуп, но она была. Она отчаянно сопротивлялась недугу, который угрожал сокрушить её, и когда заговорила, её голос прозвучал ровно, почти холодно:
