Маша проникла внутрь здания через один из главных подъездов, с помещением вроде отстойника, где вновь прибывшие с паспортами наготове дожидались получения групповых или индивидуальных пропусков, чтобы просочиться мимо пятнистых спецназовцев в вестибюль.
— Вам на второй этаж прямо по коридору, — сказал один из них, вручая Маше разовый пропуск, и назвал номер студии.
Изнутри телецентр представлял собой что-то среднее между вокзалом и бюрократическим учреждением. Та же безликость и обшарпанность, те же бесчисленные двери с табличками с именами и названиями служб и бесконечные коридоры с ярко освещенными коммерческими киосками на каждом углу. Единственным, но исключительным отличием был какой-то неуловимый фантастический флёр, который лежал абсолютно на всем, преображая пространство и обычные предметы в их зазеркальную противоположность. Скоро Маша поняла, откуда лилась эта светоносная энергия. Ее источниками были изолированные аудитории, над дверьми в которые зажигались и гасли табло с надписью «Тихо: идет запись!». Сгустки этой энергии выплескивались, когда двери на мгновение приоткрывались, чтобы впустить входящего, и там, в глубине, в неясной полутьме что-то сияло и пульсировало… Впрочем, может быть, это Маше только казалось.
Итак, она поднялась на второй этаж и прошла по длинному коридору, выстеленному мягким ковровым покрытием и отделанному чем-то лунно-серым, отчего уши словно слегка заложило, а в глазах стояла серебристая рябь, пока, наконец, не оказалась перед искомой дверью, за которой разместился отдел новостей. Она вошла и увидела еще одну дверь — на этот раз раздвижную стеклянную со строгой надписью, извещающей, что посторонним вход воспрещен. Со всей решительностью, а на самом деле весьма застенчиво она преодолела и эту преграду. Несколько секунд она дезориентированно озиралась вокруг, а затем перед ней материализовался человек без возраста с сигаретой, которая плясала в его элегантно отставленной руке и с выцветшими волосами и глазами. Этот был тот самый наследный мелкопоместный дворянин тележурналистики.
— Артем Назаров, — представился он, протягивая руку. — А вы, смею предположить, та самая Маша Семенова. Что ж, пойдемте.
Он был похож на большую лакированную марионетку. Он и двигался так же — прерывисто и словно против собственного желания.
Маша уже успела прийти в себя и осмотреться. Отдел новостей являл собой рукотворный хаос письменных столов, стеллажей и кресел, и Артем Назаров не без труда пробирался в лабиринтах, проложенных сквозь нагромождения офисной мебели. На каждом столе находились телефон и телевизионный монитор — только изображение, никакого звука. На одной стене была укреплена громадная доска, к которой пришпиливались листки со всей текущей информацией — сообщениями, дополнениями и изменениями.
— У нас тут все в движении, — пояснил Артем. — Если в последнюю минуту перед выдачей информации в эфир появляется что-нибудь любопытное, все расписание мгновенно меняется.
Непосредственно у информационной доски располагался такой же громадный стол, вокруг которого и сосредоточивалась вся суета. За столом дежурило несколько операторов на телефонах и коммутаторе, с помощью которого они поддерживали связь с мобильными телевизионными группами, службой «Скорой помощи», пожарными и милицией. Информация мгновенно редактировалась и поступала на телефоны, а затем подавалась на микрофоны в студию — так что телерепортеры имели возможность в любой момент включиться в эфир или оставить сообщение в записи.
Артем двигался по сложной траектории сквозь весь этот хаос, останавливаясь время от времени, чтобы задать короткий вопрос то одному, то другому человеку, попадающемуся на его пути. Маша старалась не отставать, но один раз едва не споткнулась, когда он чересчур резко изменил направление движения. Наконец он остановился перед своим кабинетом и, толкнув дверь, пригласил ее зайти.
— Отдельные кабинеты у нас полагаются либо тем, кто наживает на телевидении миллионы, либо тем, кто наживает на нем язву, — усмехнулся Артем. — Я, увы, отношусь к категории последних.
— Еще бы, — начала Маша со священным ужасом, — ведь вам приходится следить за таким сложным процессом..
— Вы имеете в виду, за тем, как наживают миллионы? — немедленно осведомился он с коротким сухим смешком.
Он указал ей на стул, а сам поместился за обширным двухтумбовым столом, который был завален бумагами. Удобно устроившись в глубоком кожаном кресле, он набуровил в пластиковый стаканчик минеральной воды из большой бутылки и, перед тем как проглотить две таблетки аспирина, вежливо кивнул Маше, не нуждается ли: — А?..
Но та отрицательно замотала головой.
— Завидую, — вздохнул он, глотая таблетки.
Маша терпеливо ждала.
— Значит, желаете заниматься теленовостями? — проговорил он, слегка поморщившись.
— Ага, — скромно кивнула она.
Артем бросил беглый взгляд на листок, который лежал сверху большой стопки бумаг и папок. Это была та самохарактеристика, составленная ею по просьбе Риты.
— Мне нужна ассистентка, — сказал он. — Зарплата небольшая, но зато есть премия и все такое.
Маша совершенно не представляла себе, в чем состоят обязанности ассистентки, однако была абсолютно уверена, что сможет с ними справиться. Она даже не поинтересовалась, какая именно зарплата, а также что значит «и все такое». Она была готова на все.
— Вы замужем? — спросил он.
Она кивнула
— И дети есть?
Она мотнула головой.
— Но скоро будут?
— Ни за что! — горячо заявила Маша, на одно мгновение представив себе стены больничной палаты, куда ее поместили перед родами.
— Только не говорите, что вы не умеете печатать на машинке, — проворчал Артем Назаров. — Мне все про вас известно.
Маша кивнула и вдруг почувствовала на себе его пристальный взгляд.
— Ну-ка, повернитесь немного
Маша смущенно улыбнулась и слегка повела плечами. При этом ее великолепная грудь плавно качнулась туда-сюда, словно ласкаемая окружающим пространством.
— Славно, славно, — нетерпеливо сказал он. — Только я хотел, чтобы вы повернули голову.
Маша послушно зафиксировала плечи и повела головой, показав Артему свой чеканный профиль. Пожалуйста. У нее много достоинств.
— А вам никогда не приходило в голову попробовать себя в кадре? Вы красивая девушка.
Может быть, впервые с тех пор, как ее выдали замуж за Эдика, Маша не испытала жгучего раздражения, услышав о том, что она красивая девушка, и даже была рада, что родилась красивой.
