— Анни!
Ее руки дрогнули, но она не подняла на него глаз.
Тут вбежал Джейсон, и Анни, как показалось Харперу, с облегчением расправила плечи.
— Привет, милый, — сказала она Джейсону.
— Привет, мам. Ты не забыла, что я сегодня после уроков иду к Заку смотреть щеночков?
— Не забыла, — улыбнулась Анни.
— А ты не забыла, что они уже большие и их можно забирать у мамы?
— Конечно, забыла, — Анни положила на тарелку четыре тоста с маслом. — Совсем такого не помню.
— В общем, они уже выросли. Папа Зака говорит, что если их не пристроить, то он не знает, что с ними делать. Я тебе говорил, что они просто прелесть?
— Да, да, помню, ты мне говорил.
— А я тебе рассказывал, что им нужны хозяева?
Удерживаясь от улыбки, Анни поставила перед Джейсоном миску с овсянкой.
— Вот тебе завтрак. Опоздаешь на автобус, к Заку не пойдешь.
Джейсон усиленно заработал ложкой.
Харперу было не по себе от того, что Анни избегает его, но и он, не сдержавшись, ухмыльнулся. Он занял место за столом, Анни пошла за кофе.
— Она мне не разрешит взять щенка, это уж точно, — пробурчал себе под нос Джейсон.
Харпер расстелил на коленях салфетку.
— Хочешь, я с ней поговорю, пока ты будешь в школе?
Глаза Джейсона метнулись к Харперу, потом к Анни и снова к Харперу.
— Правда поговоришь?
Харпер замер. Щемящая радость затопила его сердце. Джейсон впервые о чем-то попросил его.
Анни вернулась к столу с кофейником и села, так и не глянув на Харпера.
— Я все улажу, — тихо пообещал Харпер Джейсону.
У мальчика загорелись глаза. Он заговорщицки улыбнулся Харперу, потом снова уткнулся в тарелку с кашей. Несколько минут спустя, уже стоя у двери, он все еще улыбался. Улыбался Харперу его же собственной улыбкой.
В кухне стало тихо — как всегда, когда уходил Джейсон. Только звякали ложки о тарелки, пока Анни и Харпер доедали свой завтрак, монотонно гудел холодильник да чуть слышно дребезжала сушилка внизу, в прачечной.
— Анни!
Она замерла, смяв салфетку.
— Передай молоко, пожалуйста. Она так и вспыхнула.
— Да, конечно.
Принимая из ее рук молочник, Харпер невольно коснулся ее пальцев.
Она отпрянула, и молочник едва не полетел на пол. Их взгляды встретились — опять же невольно, подумалось ему, — но по крайней мере он сумел заглянуть ей в глаза. И увидел стыд, смущение, неуверенность и, если он только не ошибся, тоску.
О чем она тоскует? Ей нужна только еще одна ночь с ним или что-то большее? А если да, то следует ли ему дать ей то, чего она хочет? Харпер и вправду не знал.
Конечно, он признал, что в десяти годах разлуки есть его вина, но все же ему было нелегко перестать винить в случившемся ее. Это вошло в привычку. Всякий раз, как он думал о ней, его переполняла горечь. Правда, со временем гнев и горечь почти прошли, и это радовало Харпера, но он так долго носил в себе эти чувства, что они успели изменить его. Он хотел ее, это правда, но просто не был уверен, способен ли он снова любить женщину, особенно эту женщину, которую он клял изо всех сил, столько времени разрывая себе сердце.
Проклятье! Ведь он ничего не знает наверняка о том, что с ней происходит. Может, Анни не нужны глубокие чувства. С восемнадцати лет она была замужем, и брак ее счастливым не назовешь. Может, ей просто хочется жить наконец полнокровной жизнью? Может быть, ей вовсе не нужна любовь. Наконец, может, ей нужен не он.
Но что-то ей нужно. Как и ему.
— Кажется, — сказал Харпер как можно равнодушнее, — Джейсону очень хочется иметь собаку.
Анни отхлебнула кофе, старательно избегая смотреть ему в глаза.
— Да, — вот и все, что она сказала в ответ.
— Ты ему разрешишь взять щенка? Сушилка выключилась, за ней замолк холодильник, так что некоторое время, прежде чем Анни наконец заговорила, стояла полная тишина.
— Не знаю.
— Конечно, со щенком слишком много возни, тебе придется охранять от него кур, но, поверь, Анни, каждому мальчишке хочется иметь свою собаку.
Она улыбнулась едва заметно, краешком губ, помешивая овсянку в своей тарелке.
— Это он просил тебя замолвить за него словечко?
— Я сам предложил.
— Ну, ты хитрец.
— Анни, посмотри на меня.
— Зачем? — Она резко отодвинула стул и отнесла тарелку в раковину. — У меня очень много дел. Скотина почти без корма. Мне надо сегодня же подбросить коровам сена. А курятник…
— Черт возьми, Анни! — Харпер тоже отодвинул стул и поднялся из-за стола. — Ты собираешься притворяться, что прошлой ночи не было вовсе?
Она так и застыла, где стояла — у раковины, опершись о край стола. Потом она медленно повернулась и стала вытирать тарелку.
— Нет, конечно, она была.
— Но ты хотела бы, чтобы ее не было? — спросил он, подходя к ней ближе.
— Я этого не говорила.
Голос ее был холоден и спокоен, совсем как тогда, когда он впервые пришел на ферму. Тогда она тщательно скрывала все свои чувства, держалась отстраненно, сдержанно, отчужденно. И это сводило Харпера с ума.
— Да уж. Ты вообще ничего не сказала. Ты даже смотреть на меня не хочешь. И я хотел бы знать, почему.
Анни пыталась справиться с собой. Ей мучительно хотелось плакать — спрятать лицо в ладонях и зарыдать или просто сесть, уронив голову на руки, тихо всхлипывая… Она не могла понять, откуда эти слезы, — ей просто было страшно, так страшно: она боялась, что для него та ночь, что они провели вместе, не значит ничего — или, по меньшей мере, не так много, как для нее. Для нее же эта ночь значила все.
— Поговори со мной, Анни. Обернись, скажи мне что-нибудь.
Она с трудом сглотнула вставший в горле ком и невидящим взглядом уставилась в пространство.
— Харпер, я… я не знаю, что должна говорить, что мне нужно делать. Я никогда еще… я не…
Теплые сильные руки сжали ее плечи, и ей вдруг до смерти захотелось, чтобы он прижал ее к себе, захотелось ощутить его близость, его нежность, его желание.
— Обычно, — голос его звучал мягко, теплое дыхание шевелило волосы Анни, — после того, как двое проводят вместе ночь, они начинают утро с поцелуя.
Харпер осторожно, но настойчиво потянул ее за плечо, покуда они не оказались лицом к лицу — но она все еще не решалась, не находила в себе сил взглянуть на него, пока он не поднял ее лицо за подбородок.
— Не знаю, как ты, — тихий глубокий голос его зазвучал хрипловато, — но для меня эта ночь была самой невероятной и чудесной ночью в жизни.
Слова его были сладостным, целительным бальзамом для ее души. Она закрыла глаза и уткнулась ему в грудь. Харпер крепко обнял ее и прижал к своей груди.
— Ох, Харпер… для меня… для меня тоже.
— Тогда в чем же дело, детка? «Детка»… Словно глоток пьянящего вина растекся по ее жилам.
