– На моей цидульке тоже ничего, – вздохнул Толя. – Кроме отпечатков того, кто ее получил, само собой.
– Что-нибудь еще он сказал? Полезное, я имею в виду?
– Да ничего особенного. Типа они с этой Евгенией были друзья не разлей вода, а она была такая талантливая, что хоть помирай, и он просто обязан разобраться, что с ней случилось. Ну, я и сделал вид, что всему поверил.
– А про остальных ее друзей он что-нибудь говорил? – спросил капитан.
– Да тут все просто, в общем-то, – пожал плечами Толя. – С писательницей они были знакомы с универа или что-то вроде того. Виктория Палей была вхожа в дом к старику, который ей помогал. Ему не нравились обложки, которые делали к его книгам, и Виктория предложила привести свою подругу, которая хорошо рисовала. С этого, собственно, все и началось.
Кошкин задумчиво кивнул:
– Да, Валентин Степанович мне рассказал. А про Кавериных твой клиент что говорил?
– Да ничего криминального, Олег. Жена, которая Надежда, давно дружила с Евгенией. Сама Евгения из провинции, на квартиру, сам понимаешь, денег нет, и Надежда пускала ее пожить – то к себе, то на дачу родителей, когда их там не было. Потом обе девушки вышли замуж, но общаться не переставали. Я напрямик спросил, не было ли у Надежды Кавериной каких причин невзлюбить Евгению, и клиент сказал, что ничего такого не заметил. Во всяком случае, муж Надежды Евгению точно не интересовал, ей других хватало.
– А что насчет критика?
– Он был знаком с Евгенией с того же времени, что и писательница. И Палей, и Подгорный были вхожи в дом к старику, но потом их дороги разошлись. Старик действительно хотел, чтобы его дочь вышла замуж за Подгорного, ну и… – Толя поколебался. – Кстати, мой клиент сказал, что это Евгения надоумила старика – попытаться выдать дочь за Подгорного. Типа тот в свое время не пожелал спать с самой Евгенией, ну и она решила позабавиться, устроить такую маленькую женскую месть. Подгорный, конечно, ни на ком не захотел жениться, и старик быстро лишил его своей поддержки. Короче, месть удалась.
– Интересная деталь, – усмехнулся Кошкин. – Но очень похоже на Евгению Адрианову, как я ее себе представлял.
– Про Кирилла, который с писательницей приехал, ты уже знаешь?
– Знаю.
– Ну, тогда я не знаю, что еще тебе рассказать. – Толя вздохнул, отыскал глазами пепельницу и раздавил окурок. – Семейку Адриановых ты видел своими глазами и, наверное, уже сделал выводы. Все они не любили Евгению. Старуха постоянно клянчила у писателя денег – то на себя, то на внуков, то еще на что-то, и однажды он, обозлившись, ляпнул, чтобы после его смерти они ни на что не рассчитывали, он устал быть дойной коровой и собирается оставить все второй жене. Они решили, что он шутит, но он действительно написал такое завещание. А примерно через месяц Евгения Адрианова была убита. И хотя убийство налицо, друг семьи Свечников написал заключение, что это обычная авария.
– Он не только это сделал, – буркнул Кошкин, глядя в окно. – Ладно, неважно.
– Я тебе помог? – спросил Толя с надеждой.
– Да все нормально, Толян, – усмехнулся капитан. – Мне только интересно: сколько человек из присутствующих получали письма, будто они убили Евгению? И почему никто ни словом об этом не упомянул?
– Думаешь, это массовая рассылка?
– Уверен.
– Ну и для чего все это? – нахмурился Толя. – Шантаж?
– Нет, не думаю, – ответил Кошкин. – По-моему, автор писем действовал вслепую. Он знал, что Евгению убили, но не знал кто. Своими письмами рассчитывал встревожить убийцу и вынудить его совершить ошибку.
– А откуда он мог знать, что ее убили? – возразил Толя. – Ведь до недавнего времени и речи не было о том, что это убийство.
– Возможно, он не знал, просто его что-то насторожило, – сказал Кошкин. – Или некоторые обстоятельства показались ему подозрительными. Что-то в этом роде.
– Некоторые обстоятельства… – угрюмо повторил Толя и задумался.
Кошкин перегнулся к нему через стол.
– Толя! Если у тебя еще что-то есть, я тебя прошу, не темни! Уже троих убили, а ты сам понимаешь, до чего рискованно залезать в такого рода дела…
– Да нет, – отмахнулся Толя, – это все не то. Да и вообще к этому делу не может иметь отношения. – Он немного помолчал. – Просто у меня такое странное ощущение сегодня возникло… Как это называется – дежавю, да?
– Что еще за дежавю?
– Олег, я же сказал, я вовсе не о твоем деле, – устало ответил Толя. – Скорее о моем. Ведь я уже слышал этот голос… Совершенно точно слышал. И я его узнал. Как-то странно все это.
Он поднялся с места.
– О каком голосе ты говоришь, Толя? – спросил Кошкин, но тут в дверь без стука вошла запыхавшаяся домработница.
– Олег Петрович, – важно объявила она, – нам надо поговорить! Сейчас же!
– Да по телефону я его слышал, по телефону, – ответил Толя на слова капитана. – Ладно, Петрович, не обращай внимания. Мне надо подумать.
– Ты только далеко не уходи, ладно? – крикнул Кошкин ему вслед. – Если хочешь, можешь переночевать у меня по соседству.
– Да что ты, капитан, ей-богу, – обиженно буркнул Толя. – Я тебе что, маленький?
И дверь за ним захлопнулась.
– Что вам, Наталья Алексеевна? – спросил капитан у домработницы.
Не сводя с него взгляда, она села и крепко сцепила пальцы.
– Слушайте, капитан, – зашептала она. – Сколько вам надо дать, чтобы вы от Маши отвязались?
Кошкин метнул на нее колючий взор и отвел глаза.
– Во-первых, я взяток не беру, – холодно промолвил он. – А во-вторых, к вашей Маше я и не привязывался.
Домработница недоверчиво покосилась на него.
– Вы же ее обвинить собираетесь, – выпалила она.
– В чем это?
– Ну как – в чем? Она же труп Антона Савельевича нашла. Мы же ученые, знаем, как вы любите дела на людей вешать. Кто нашел, тот и убийца!
Олег поморщился.
– Это вам Илона Альбертовна напела? – без обиняков спросил он.
Лицо Натальи Долгополовой страдальчески скривилось.
– Она ко мне пришла и заявила, что ей все ясно, – выпалила домработница. – Я подавала на стол, значит, отравила Валентина Степановича я. А Машка профессора убила, потому что он что-то заметил и мог меня выдать. Илона Альбертовна и предложила, чтобы мы отказались от наследства, не то она даст делу ход. Но сами посудите, – домработница оглянулась и понизила голос, – зачем мне отца своего ребенка травить-то? Ничего плохого он нам с Машей не сделал!
– А, – вяло протянул Кошкин. – Значит, Валентин Степанович – отец Маши?
Какая занятная игра генов, подумалось ему. Как легко, можно даже сказать, играючи пролетарская генетика матери вытеснила интеллигентскую генетику отца.
