– Надеюсь, ты не думаешь, что я убил твоего мужа?
Она пожала плечами и улыбнулась. Улыбка ее Шибаеву не понравилась.
– Не убивал я его, – сказал он, и ему показалось, что он оправдывается.
– А тех алкашей? – напомнила она, продолжая улыбаться. – Да если бы не я…
– Ты мне не веришь?
– Да мне плевать, убил ты его или нет! – вдруг закричала она. – Понимаешь? Мне все равно!
– Мне не все равно! – рявкнул он, отпихивая ее от себя. – Мне! И я докопаюсь до этой… этого лже-Григорьева! Если успею…
– Как он выглядел? – спросила она примирительно, уже не улыбаясь. Положила ладонь ему на грудь, успокаивая.
– Невысокий, накачанный, лет тридцати пяти. Светлые волосы, серые глаза. Перстень с черной печаткой на безымянном пальце правой руки. Разговаривает с тобой как с шестеркой. На банкира не похож, хотя всякие теперь банкиры… Никого не напоминает?
Ирина молча покачала головой. Шибаеву, настороженному, чуткому, недоверчивому, показалось вдруг… что-то мелькнуло в ее взгляде, дрогнули губы… Он смотрел выжидающе.
– Никого, – сказала она наконец.
– Как выглядит компаньон?
– Петя Воробьев? Это не он. Петя длинный и тощий.
– Кто еще работает в банке? Мужчины.
– Кроме Пети, еще четверо. Два охранника, менеджер по вкладам и заместитель. Охранники совсем мальчишки. Менеджер – маленький, чернявый, с язвой желудка. Заместителю под шестьдесят, и… перстня он не носит.
– Шутишь?
– Шучу. Теперь нас двое… подозреваемых.
Она рассмеялась, и снова что-то блеснуло в глазах. Она словно очнулась, и было невозможно поверить, что эта женщина безнадежно рыдала полчаса назад.
Они смотрели друг на друга испытующе, не вполне доверяя, следя за каждым движением, кружа, словно выбирая удобный момент, чтобы напасть, – не совсем противники, но и не друзья…
Ирина вдруг прижалась к Шибаеву, потянулась губами к его губам. Они целовались, намеренно причиняя друг другу боль, поспешно, грубо, словно борясь за первенство и стремясь взять верх. Чувство опасности, недоверие, недоговоренность подстегивали и придавали их близости терпкий горько-сладкий вкус…
Глава 16
Из жизни титулованных особ
Борис Басов не стал бароном, хотя его жена и была баронессой. Ее звали баронесса фон Онезорге, что в переводе значит «беззаботная». Райнхильд фон Онезорге, или Райнхильд Беззаботная. Или Ранька, как называл ее любящий супруг Боря Басов. Была она на шестнадцать лет его старше. Их история – это сказка о Золушке навыворот. Золушкой был Боря, а принцем – немецкая баронесса. Только сказкой в их жизни и не пахло. У Райнхильд был жесткий тевтонский характер, и своей империей, включавшей несколько магазинов антиквариата и ювелирных изделий, в том числе в Берлине и Риме, она правила твердой рукой. В недалеком будущем она собиралась двинуть войска на Париж с целью завоевать его и открыть еще один ювелирный магазин. Русский муж был помесью «love toy»[9] и мальчика на побегушках. По мнению родственников и знакомых, ему недоставало лоска и породы. Он был красив, но беспороден; Райнхильд же была мужеподобна, напоминала лошадь, но в ней чувствовались характер и порода, как и в предках на бесчисленных фамильных портретах на стенах тирольского замка, перемежавшихся ржавыми мечами и арбалетами. Она могла проследить свой род до девятого века. Чуть ли не тысяча лет сплошных баронов, рыцарей, укрепленных замков, осад, рыцарских поединков и войн даром не проходят. Райнхильд являлась воином в полном смысле этого слова. Мужа она снисходительно любила, но раз и навсегда определила ему место принца-консорта.
Они познакомились на выставке молодых художников в Берлине, где выставлялись три его работы. Райнхильд забрела туда случайно и купила картину «Восход солнца». Не потому, что она ей понравилась, а совсем по другой причине, как призналась позже. Внимание ее привлек художник, который потерянно слонялся тут же.
Она была величественна, и от нее за километр «смердело» той жизнью, которую Боря представлял себе исключительно по иллюстрированным журналам, но унюхал ее мгновенно и безошибочно. Она была исполинского роста – на полголовы выше Бори, худа, одета от кутюр, но скромно, платина и сапфиры на ее пальцах и шее тоже не бросались в глаза, все пристойно, тонно и баснословно дорого. Манера держаться выдавала в ней хозяйку жизни.
Можно сказать, что Боря Басов вытащил свой счастливый билет. Его судьба в тот момент ощерилась в широкой улыбке и кивнула – давай, мол, не теряйся, парень!
Райнхильд пригласила художника в свою берлинскую квартиру, которая его ошеломила. Баронессу забавлял наивный восторг юного восточного варвара, как она мысленно окрестила его. Она снисходительно просвещала Борю, показывая картины, коллекции серебра и фарфора, ковров и мебели и называя известные имена художников, скульптуров и золотых дел мастеров. Боря и не представлял себе, что можно так жить! Такого великолепия он не видел даже в иллюстрированных журналах, столь любимых им.
В тот же вечер после скромного ужина на двоих Боря, робея от собственного нахальства, соблазнил баронессу. Прямо в гостиной, на гигантской средневековой тахте, не иначе как из сераля какого-нибудь восточного вельможи.
Спустя две недели они поженились, к изумлению взрослых детей, родни и знакомых. Картина «Восход солнца» была помещена в кабинет супруги, за дверь, где она не очень бросалась в глаза.
Нельзя сказать, что Борина супружеская жизнь оказалась сплошным пряником. Райнхильд не подпускала его к магазинам и на пушечный выстрел, дети его откровенно презирали, знакомые были вежливы, но и только. Он мечтал, что она откроет для него картинную галерею, на что она однажды туманно намекнула в минуту слабости, но ювелирный торговый бизнес был ей ближе. Время от времени она давала ему несложные поручения, как то: принять участие в негромких европейских и американских аукционах, закупить украшения африканских или эскимосских аборигенов, еще что-нибудь, не суть важное, что он выполнял, надувая по своему обыкновению щеки и щеголяя известным именем жены. Он все еще надеялся получить свою галерею и время от времени рассказывал Райнхильд, какое прибыльное дело торговля картинами, как можно дешево купить, раскрутить, ввести в моду и в итоге продать новых художников и сделать себе тем самым имя. Райнхильд слушала снисходительно, как слушают наивный лепет дитяти, но делала вид, что намеков не понимает, и идти навстречу желаниям любимого мужа не спешила.
Полтора года назад врачи определили у нее рак матки. Райнхильд прооперировали, посадили на химию, и теперь она медленно угасала, железной рукой приводя в идеальный порядок свою империю, отдавая последние распоряжения и обсуждая с адвокатами завещание – сухо, деловито, без соплей.
