изучающе рассматривая сосредоточенное лицо Эбигейл.
— Я серьезно, — мрачно сообщает девушка. — У тебя не получится от меня отделаться. Придется вечность держать меня под охраной. Я доставлю массу хлопот, не сомневайся.
— Шантажируешь меня, Эби? — прохладно интересуюсь я. Она неопределенно ведет плечами.
— Воспринимай это как просьбу, — говорит она, развязывая пояс, но прежде чем я успеваю заметить ее жест и остановить, Эби скидывает с себя халат, плавно спадающий к ее ногам. Направь плутовка снова на меня дуло пистолета, я бы удивился меньше. Потеряв дар речи и застыв от потрясения, я удерживаю взгляд на уверенном девичьем лице, мысленно замерив себе доступную границу. Окутанное лунным сиянием обнаженное тело находится за ее пределами. Что за черный юмор? Глупая детская злая шутка? Хотя, какая детская к чертям собачьим. Стискиваю челюсти, ощущая, как под скулами напряженно гуляют желваки. Я не хочу злиться, но, бл*дь, я в ярости. И не на идиотскую выходку Эбигейл, а на отца, который вбивал девочке всякую дурь, вместо того, чтобы заниматься воспитанием.
— Подними и оденься, — приказываю я. Она упрямо молчит, испытывая мое терпение и силу воли. Откидывает за спину черную копну волос, и мне совершенно неинтересно, какие части тела закрывали до этого тяжелые густые локоны. Поверили? Я тоже нет. Гребаное мужское любопытство не дает покоя, но я затыкаю примитивные инстинкты здравым смыслом, что не так просто, учитывая обстоятельства. Теплая звездная ночь, горячая Испания, лунный свет, шикарный отель, мерцающий спящий Мадрид, и голая красавица.
— Ты спятила, Эби? — нервно сглотнув и прочистив горло, резко спрашиваю я. Надо отдать малышке должное, она выдерживает мой холодный взгляд без тени смущения. В глубине ее малахитовых глаз мелькает вызов и уверенность, но разливающийся румянец по щекам демонстрирует истинные эмоции.
— Это мое условие, — заявляет она, вздернув подбородок, которым заканчивается зона моего обзора. Я небрежно прислоняюсь спиной к ограждению и, не разрывая зрительного контакта, нарочито медленно достаю сигарету и чиркаю зажигалкой.
— Какое именно, Эб? — лениво интересуюсь я, делая глубокую затяжку.
— Разве не очевидно? — в тон мне спрашивает она, стоически выдерживая прямую спину.
— Хочешь, чтобы я посмотрел и убедился в том, что ты достаточно взрослая? Так я заметил, — снисходительно бросаю я.
— Боюсь, что взглядов мне недостаточно, — фыркнула Эби, вздернув брови и растягивая полные губы в соблазнительной улыбке. Но я не соблазнён. Я обескуражен и напуган, а еще зол, как черт.
— А чего будет достаточно?
— Не строй из себя идиота. Ты прекрасно понял, чего я хочу.
— Скажи, раз такая смелая.
— Тебя.
— Меня? А кто я? Напомни мне, Эби, кто я тебе, — понизив интонацию, жду правду с прохладным любопытством. Ее ответ просто поразителен.
— Никто. Ты мне никто, — с убийственным хладнокровием заявляет нахалка. Что у нее в голове? Как она вообще додумалась до подобного?
— Надень халат и выйди вон отсюда, — достаточно грубо требую я, — у тебя шок. Мы сделаем вид, что всего этого не было. Я уйду в свой номер, а ты ляжешь спать и подумаешь о том, что ты собиралась сделать.
— Не надейся, что сможешь меня напугать, — невозмутимо качает головой Эби, вздернув дерзкий носик. Сама непосредственность, мать вашу. И часто она так себя ведет? Нашла способ добиться желаемого? Так со мной не работают такие фортели. — Это не спонтанное решение, Джером, — заявляет она, удивляя меня еще сильнее.
Что? Только не говори, что годами планировала обнажиться передо мной, стоя босыми ногами на террасе отеля в Мадриде.
— Ты сумасшедшая, я…
— Только не говори, что ты вырастил меня, — обрывает меня Эби, и надо признать, нечто подобное я и планировал сказать. — Иди к черту. Это было сто лет назад. Ты мне не брат, не друг. Я, вообще, тебя не знаю.
— Тогда зачем этот фарс? Хочешь узнать меня лучше?
— Просто хочу тебя. Почему нет?
— Миллион причин.
— Ни одной стоящей.
— Мне начать перечислять?
— Засунь их себе в задницу и просто будь мужиком.
— Я и пытаюсь. Черт побери, Эби, ты сейчас неадекватно оцениваешь ситуацию. Все, что ты делаешь или думаешь, происходит под воздействием шока.
— Так проведи шокотерапию, Джером. Вдруг мне сразу полегчает?
— Ты смеешься? Думаешь, что я после такого представления передумаю и возьму тебя с собой?
— Ты уже принял решение. И я готова смириться, но мне нужно больше, чем разговоры ночь напролет и горькие воспоминания или слезы в подушку. Я хочу запомнить яркие эмоции и сохранить их для себя. Я хочу почувствовать себя живой. Как ты не понимаешь?
В глазах напротив мелькает отчаяние и сверкают предательские слезы. Я настолько растерян, что впервые в жизни не могу подобрать правильных слов, чтобы объяснить ей, насколько сильно она ошибается. Секс не поможет заглушить боль, не уменьшит чувство потери. Это лишь временная анестезия. Короткий миг эйфории, во время которого исчезает чувство одиночества и испепеляющей ярости, проходит слишком быстро, оставляя после себя мерзкое послевкусие. Если я все это скажу ей сейчас, она не поверит. К сожалению, советы и убеждения не работают в восемнадцать лет. Этот возраст требует собственного горького опыта, чтобы со временем набраться мудрости.
— Это не поможет, Эби. Будет только хуже. Пожалуйста, оденься. Ты замерзнешь и простудишься. Пойми ты… Я не могу, — тихо произношу я, отворачиваясь и глядя перед собой. Тушу сигарету и шумно вздыхаю, чувствуя на себе ее отчаянный взгляд. — И если я для тебя никто, то ты мне как сестра. И неважно, есть между нами кровное родство или нет. Я просто никогда не посмотрю на тебя иначе, — делаю контрольный выстрел, который, как я надеюсь, станет жирной точкой в этой безумной трагикомедии с эротическим уклоном.
— Ты лицемер, — яростно говорит Эби. Я пожимаю плечами, бросая взгляд на часы на запястье.
— Думай, как хочешь. Уже поздно, мне нужно вернуться в свой номер и выспаться.
— Я тебя ненавижу, — в сердцах восклицает она и, наверное, действительно сейчас чувствует именно это. Мне тоже ситуация кажется неловкой, и, возможно, частично я покривил душой, но зато утром мне не будет мучительно стыдно.
— Я понимаю. Но поверь, однажды ты скажешь мне
