спросить насчет вилки, но вместо этого неожиданно задала совершенно никак не связанный со столовыми приборами вопрос, при этом напрочь забыв отвести взгляд:
– Как тебя зовут?
– Эйбрахам Норд. Дед с бабкой звали Эйб, но все знакомые зовут просто Брэм.
Полученная информация показалась мне интересной: надо же, имя, звучащее тремя, совершенно разными способами.
– Красивое имя, – наконец искренне утвердила я, при этом неосознанно сдвинув брови к переносице.
– Правда?
– Да, – я уверенно кивнула головой.
– А ты, значит, у нас с фамилией Неон.
– Можно просто Ариадна.
– Ариадна. У этого имени, вроде как, нет сокращенной формы звучания?
– Вроде как нет, – я нахмурилась ещё сильнее. Мне не нравилось, что мы снова сосредоточились на мне, да ещё и завели разговор о непонятных мне “сокращенных формах имён” – что это вообще может значить? – поэтому я решила ещё раз попробовать заговорить о нём. – Тебе был интересен мой возраст. А сколько тебе лет?
– А сама как думаешь?
– Тридцать? Ну, может, немногим старше.
– Нет, с первого раза угадала: ровно три десятка, – с этими словами он взял свою вилку и вдруг начал есть ею без ножа! В Миррор можно было приступать к трапезе только с ножом и вилкой, в противном случае всё могло заканчиваться запиранием. Я нервно сглотнула.
– Что такое? Не нравятся омлеты?
Я растерялась:
– Что ещё за омлеты?
Впившись в меня странным взглядом, он на секунду замер, а потом вдруг ткнул своей вилкой в направлении моей порции:
– То, что у тебя сейчас на тарелке. Скрэмбл – это разновидность омлета. Омлет – это взболтанная с мукой и молоком яичница.
Яичница и молоко – вполне понятные, даже обыденные слова.
Снова вернув на лицо маску невозмутимости, я взяла вилку и попробовала свою порцию. Вкус хотя и казался отдалённо знакомым, всё же отличался – рецепторы распознали незнакомые специи. Это было очень… Очень хорошо.
– Ну как? – явно заинтересованным тоном вдруг поинтересовался оригинал.
– Вкусно, – одобрительно кивнула я, уже берясь за второй кусок. – Эта лодка… – Я осеклась. – Яхта. Это твой дом?
– Да. Все люди как люди, живут в комфортабельных квартирах, а я в путешественники подался, живу на этой скромной посудине, ем скрэмблы да бродяжек подбираю.
– Интересно.
– Да ну?
Я задумалась над тем, о чём именно спросить дальше: что такое “комфортабельные квартиры” или что такое “бродяжки”?
– Много подобрал бродяжек?
– Ты первая.
– Я? – я врезалась в собеседника непонимающим взглядом.
– Ты ведь без крыши над головой?
– Вот же крыша, – я непонимающе ткнула вилкой на крышу над своей головой.
– Это моя крыша. Своя у тебя есть?
– Нет.
– Значит, ты бродяжка?
– Наверное. Не знаю, – я растерялась.
Брэм вдруг вытащил из кармана своей рубашки странный прямоугольный аппарат – с такими по Стокгольму ходили все оригиналы. Я, словно загипнотизированная, врезалась в него взглядом.
– Только не говори, что впервые видишь такой агрегат.
– Вовсе не впервые, – не солгала я.
– Да, и что же это такое? – он встряхнул прямоугольником и тот вдруг засветился.
– Агрегат, – невозмутимо повела бровью я.
– Хм… – он врезался в меня странным взглядом, а я продолжила уплетать свой скрэмбл. – Печенье с чёрным чаем будешь?
Чёрный чай – понятно. Печенье – узнаю по ходу развития сюжета.
– Буду.
Чай был непривычно крепким, а печенье оказалось очень вкусным мучным изделием, напоминающее если не хлеб, тогда что-то около него. Оно было сладким и буквально таяло на языке. Я даже не заметила, как по чуть-чуть съела целых пятнадцать штук из двадцати, как не заметила и того, что Брэму досталось всего пять печенек.
Забрав из душевой комнаты свой гибрид рюкзака с сумкой, я вновь установила его у изголовья дивана. В комнате было немного прохладно, поэтому, не дожидаясь момента, когда Брэм расставит всю посуду по полкам и уйдет в другую комнату, я села на прохладный диван и замотала ноги пледом.
– Только половина одиннадцатого. Уже хочешь спать?
Я привыкла к отбою в десять часов, но не могла сказать об этом. В итоге я отозвалась коротким “да”.
– В таком случае, спокойной тебе ночи, что ли, – закрыв очередной подвесной шкафчик, он повернулся и, упершись руками в бока, врезался в меня внимательным взглядом.
Наверное, мне стоило отозваться. Но я не знала, с чего вдруг он пожелал мне именно “спокойной”, а не какой-нибудь другой, к примеру, “тихой” ночи, поэтому в ответ только пару раз моргнула.
Ночь получилась беспокойной. Из-за кошмара, в котором я сначала вновь очутилась подвешенной за кровоточащие запястья к потолку пыточной, а затем запертой в шкафу с гвоздями, я проснулась в холодном поту и с криком. Из-за ночной темноты не поняв, где именно я нахожусь, я решила, что и вправду задыхаюсь в шкафу с гвоздями, и, тяжело дыша, резко вскочила на диване. Спустя несколько секунд где-то рядом послышались тяжелые шаги, ещё через секунду в комнате включился свет. Стоило темноте вокруг меня развеяться, как я сразу же вспомнила, где именно нахожусь, и что со мной происходит: я клон и я сбежала из Миррор за секунду до его полного уничтожения моим лучшим другом и другими клонами; я смогла добраться до Стокгольма; меня всё ещё не поймали, не разрезали на куски, мои останки не сложили в морозильные камеры, чтобы после внедрить их в одухотворенные организмы оригиналов; я на какой-то лодке – яхте – у странного, взрослого оригинала, и он сейчас смотрит на меня с другого конца комнаты, а я всё никак не могу восстановить дыхание…
– У тебя всё в порядке?
Спрашивает, всё ли у меня в порядке. Я жива = у меня всё замечательно.
– Всё замечательно.
– Кошмар приснился?
– Да, сон… Это только… Сон…
Боясь, что он заметит дрожь моего тела, я снова легла на успевший остыть диван и с головой накрылась пледом. Он ещё походил возле шкафчиков, пооткрывал их, подвигал посуду, потоптался, постоял. Но в итоге выключил свет и ушёл. Я ещё долго не могла уснуть: боялась, что снова закричу от повторяющегося кошмара и опять привлеку к себе лишнее внимание. Но стоило мне перевернуться с ноющей спины на бок, как мой уставший организм сдался, и я опять провалилась в сон. В итоге мне больше ничего не приснилось, благодаря чему оставшаяся ночь прошла без дополнительных происшествий. А потом наступило утро, и оригинальная жизнь вновь начала бурлить вокруг растерянной меня, изо всех сил старающейся правдоподобно отыгрывать хладнокровную невозмутимость.
Я проснулась от громкого стука – кто-то колотил в дверь. Резко
