Но почему все-таки? Что послужило толчком?
Да, она крепко привязалась к Валентину, даже мечтала выйти за него замуж (если ради этого не придется переезжать в Москву), однако самозабвенной, пылкой страстью это не было. Или теперь так кажется, когда время прошло? Нет, Михаила она когда-то любила сильнее.
Так чем же была вызвана яркая вспышка в сознании? Какими-то геомагнитными явлениями? Бурями на солнце? Нет, не то… Жаль только, что не пригрезились ей заодно и последствия этого предвидения.
Она напрягла память, но не смогла вспомнить даже намека на нынешнюю ситуацию – бег сквозь тайгу, бегство от смертельной опасности…
Тина кое-как припомнила эти места. Вон там тропочка над берегом. А вдруг ее преследователей осенит, каким путем она может от них уйти, и они…
Знают или не знают? Можно выяснить это эмпирическим путем, топая и топая вперед. Однако не исключено, что ее опыт будет прерван пулей, и тогда Тина отправится прямиком туда, где ее поджидают Валентин, и Света, и Данилушка с бабой Верой, и Михаил с Лидой… Хотя нет – Лида, пожалуй, не поджидает. А вот интересно: там, на небесах, она по-прежнему будет ненавидеть «соперницу» или смерть воистину примиряет всех?
Тина схватилась за виски и встала, чуть покачиваясь от сильного головокружения. Ветер бессонно гудел в вершинах берез, и Тина сама себе вдруг показалась деревом, которое нещадно треплет ураган.
Идти дальше по тропе? Не идти? А если так, то что предпринять? Чего уж точно нельзя делать ни в коем случае, так это возвращаться в село.
Страшно… Она не боялась тайги, но сейчас не находила в себе сил шагнуть в шелестящую тьму. Хотя есть разница, не бояться тайги днем – или ночью!
Может быть, досидеть до света прямо вот здесь, прижавшись к толстенному березовому стволу? Жаль, что не хватает храбрости пройти буквально сто шагов: там начинается кедровник, по какой-то непонятной экологической причуде не загубленный цивилизацией. Земля под кедрами сухая, усыпанная желтыми иглами, хорошо прилечь на этой вековой подстилке… А здесь, под березой, придется устраиваться прямо на тропе: Тина не может одолеть в себе страха перед сырой, высокой, таинственно шуршащей травой.
С губ сорвался истерический смешок, и Тина, зажав рот рукой, села прямо там, где стояла.
Страха перед травой! С ума она сходит, что ли? Или уже сошла? Немудрено…
Какая-то нелепость лезла в голову. Думалось, скажем, о том, что лешие не любят, когда поперек их тропы укладываются спать путники, и ночью могут шугануть невежу, даже придушить в сердцах… А вот интересно: если бы с одной стороны стоял разъяренный леший, а с другой – хладнокровный Виталий, кого бы выбрала Тина?
Вдруг над головой словно бы затявкала собачонка. Волосы встали дыбом, но тут же вспомнилось, что так иногда кричит сова. А вот и тяжелый шум крыльев – улетела.
Ухо чутко улавливало каждый шорох. Вот хрустнула ветка, вот вроде бы шуршат осторожные шаги…
Тина напряглась, каждую секунду готовая вскочить, бежать.
До боли всматривалась в темноту.
Какая-то тень у кромки леса! Человек? Почему он не движется? Ну сколько он может там стоять!
Нет, нет, не человек – валежина. И никаких шагов, ничего, кроме ветра высоко-высоко над головой.
Тина закрыла глаза – и сразу стало легче. Отступили от тропы те пятеро – мертвые, померкли их бледные, будто пятна светляков, лица. И она вдруг уснула… успела еще удивиться, что засыпает, – и радостно, с облегчением рухнула в теплую, мягкую тьму.
* * *
Ее разбудило солнце. Проворный луч пробрался сквозь заросли, коснулся век. Слева, где под берегом сонно дышал Амур, все было окутано туманом, клочья его свисали с ветвей. А от тайги туман уже отполз, тропа тоже очистилась.
Тина поднялась, горстью собрала с травы росу, сильно потерла лицо, прогоняя остатки сонной одури. Никто ее не потревожил ночью – спасибо. Теперь можно идти в Калинники.
С богом, что ли?
Пошла, нетвердо ставя затекшие ноги.
Солнечные лучи слабо проникали под крону деревьев. Познабливало, но воздух был напоен духотой. А вскоре вообще станет жарко.
Кое-где на лианах она видела гроздья ягод. Но лимонник еще зеленый, да и кишмиш тоже. Только рот свяжет. Хотя несколько вызревших, мягких ягодок все-таки удалось выискать.
Тина сначала шла через вырубку с замшелыми пеньками, но вот начался и кедровник. Оказывается, он не такой уж чистый, как чудилось издали: и ели есть, и березы. Тропа круто спустилась в овраг, потом так же круто пошла вверх. Здесь земля была сырая, скользкая. Кое-как выбралась, исколов ладони о ствол молодой аралии, за который волей-неволей пришлось уцепиться, чтобы не съехать на дно оврага.
Странно, неужели и раньше здесь был овраг, или Тина свернула куда-то не туда?
Выкарабкавшись, она едва не скатилась по склону вновь: что-то заметалось, громко зашуршало в высоких папоротниках. Тина замерла… Внезапно возня стихла, и на большой плоский камень, чуть видный из травы, вылез еж со змеей в зубах.
Тина передернулась, а еж, не обратив на нее никакого внимания, вгрызся в змеиное тело. Через несколько минут от змеи остались лишь голова и хвост, а еж потер узкую мордочку лапками, свернулся в клубок и скатился с камня. Тут же на его «столе» появилась целая масса муравьев, которые накинулись на объедки.
Вокруг лежало плато, густо изрезанное студеными разноголосыми ключами. В горле сохло, Тина то и дело останавливалась напиться, но никак не могла утолить жажду.
Тайга совсем проснулась. Над головой шуршала, стучала, бегала, порхала многообразная таежная живность, к этим звукам Тина уже привыкла и не тряслась от каждого шороха. И вдруг насторожилась. Почудилось или впрямь под тем вон кедром что-то шумно упало? Может, сучок обломился?
И вдруг снова резко затрещало, а потом, прямо на глазах Тины, с кедра обрушилась большая ветка.
Затаив дыхание, шагнула вперед – и сквозь кусты увидела сгорбившуюся черную спину.
Медведь!
Ноги приросли к земле. Медведь с урчанием грыз что-то. После мгновенного прилива отрезвляющей тошноты она разглядела: зверюга не человека доедает, а гложет еще мягкие, зеленые шишки со сломанной ветки кедра. А с дерева спускался медвежонок.
Да это медведица с медвежонком! Надо бежать!
Мысль мелькнула – и исчезла. Тина, словно загипнотизированная, смотрела, как медвежонок вперевалку двинулся было к ветке, но мамаша, оторвавшись от еды, дала ему такого шлепка увесистой когтистой лапой, что детеныш перекувырнулся через голову. И, тотчас кинувшись к другому кедру, принялся с необычайным проворством взбираться по стволу вверх.
Поднялся метров на пять и замер, опасливо поглядывая вниз. Медведица, словно потеряв терпение, рявкнула, гневно стукнув лапами по земле.
