— Когда наемные убийцы уложили гориллу, уже слышался вой сирены, не так ли? Ведь если бы им не пришлось удирать от полиции, они наверняка принялись бы искать Хона и, конечно, обнаружили бы тебя. Кстати, где ты пряталась?
Выхватив у него свой бокал, я допиваю коньяк. Одариваю Хмурого благосклонным взглядом и поворачиваюсь к Мартину.
— Этот господин спас мне жизнь, так что прошу любить его и жаловать.
— Слушаюсь, — кивает брат.
— Ну ладно, хватит разговоров, — заявляет мой спаситель. — Ваш отец, наверное, весь извелся. Он же не знает, где Мартин. И вообще, я мог бы назвать целый список неотложных дел.
Я хватаюсь за телефонный аппарат. Иной раз даже Хмурому не откажешь в правоте.
Мартин снова отправляется в больницу, Конрад с Фанни уходят, Хмурый остается. А ночи все еще нет конца. Даниэль пытается убедить меня в бессмысленности моего давешнего поступка, однако вскоре сдается, наткнувшись на броню упрямства, и ретируется в ванную.
— Что это за новости?! — возмущенно восклицает он, возвратясь после душа, и застывает на пороге спальни. — Стелить постель тоже я должен?
— Разумеется. Заодно постели и мне. Но только где-нибудь в другом месте.
Моя реакция его забавляет. Сверкнув ослепительной улыбкой, он принимается за эту отнюдь не мужскую работу, а приготовив постель, подходит ко мне.
Когда он сгребает меня в охапку, я не удерживаюсь от замечания:
— Благодаря девице Джиллан я обогатилась неслыханными познаниями.
— Какими еще познаниями?
— О-о! Представь себе, будто листаешь энциклопедию сексологии.
Даниэль роняет меня на кровать, и пружины то игриво подбрасывают мое тело, то вновь опускают, пока им не надоедает эта игра. Затем, когда Даниэль тоже плюхается на постель, все начинается по новой. Должно быть, на нижних этажах люстры ходят ходуном. Когда землетрясение утихает, Даниэль берет меня в оборот.
— Ну-ка, давай разберемся. Выходит, девица вызвала тебя для того, чтобы просветить по части секса?
— Да, мне преподали аудиовизуальный урок. Если желаешь заняться со мной любовью, не забудь, что при этом ты должен меня истязать.
— В какой момент?
— Дуралей! От начала до конца.
— Прежде поделись со мной остальными сведениями. Я же заметил, что ты весь вечер старательно помалкивала о своей беседе с красоткой Джиллан.
— Не понимаю, зачем вести деловые разговоры в постели.
— Неужели тебя не обучали этому способу расследования?
— Всегда считала, что это входит в программу подготовки шпионов. Похоже, ты прослушал весь курс, так?
— Человек должен отличаться разносторонностью, — уклончиво отвечает Даниэль и тотчас на деле доказывает, что в полной мере обладает этим качеством.
А я обвиваю предателя руками, содрогаюсь в его объятиях, меня бросает то в жар, то в холод, временами перехватывает дыхание… Возможно, на месте Даниэля любой мужчина делал бы то же самое, но он единственный способен вызвать во мне такой огонь. Впрочем, я не задумываюсь над своими ощущениями, они пронизывают все мое существо до последней клеточки, они неописуемы, несравнимы, неизмеримы.
Лучшим подтверждением тому служит утрата мною способности обороняться. Однако стремление вешать коллегам лапшу на уши, должно быть, не совсем угасло во мне, поскольку Даниэль, при свете ночника изучающий мое лицо, вдруг зажимает мне рот ладонью. Лишенная возможности говорить, я занимаюсь тем, что разглядываю его. Хмурый очень изменился, черты лица его разгладились, смягчились, приобрели истинно мужскую красоту.
— Помолчи! — просит он. Призыв к безмолвию, судя по всему, на него самого не распространяется, и он продолжает: — Я не сразу сообразил, что ты сбежала. Догадываюсь, отчего тебе удалось провести меня с такой легкостью: я не подозревал в тебе никаких задних мыслей и пребывал в полной уверенности, что ты тоже мне доверяешь. Нелегко об этом говорить, но, похоже, на тебя можно воздействовать лишь словами.
Я высвобождаю рот из-под его ладони.
— Зато уж стоит тебе заговорить, так равных по части убедительности не сыщешь. Двадцать лет я тщетно пытаюсь втолковать Мартину, чтобы он не валял дурака, а тебе удалось добиться этого в считанные минуты. Вот что значит правильно выбрать тактику: вызвал его на спор и быстренько загнал в угол. Теперь ты приобрел в его лице надежного сторонника, и с этого момента он только и станет ждать, когда же ты призовешь его исполнить Великий Мужской Долг.
— Это всего лишь подтверждает, что у Мартина побольше ума, чем у тебя. Ведь ты и сейчас продолжаешь свою игру — умалчиваешь о том, из-за чего тебя могут убить.
— Неужели мы должны все время работать?
— Работать?! — искренне удивляется Даниэль. — Речь идет о вещах куда более серьезных.
И, словно бы этим все сказано, глубокомысленно умолкает. Я тоже молчу, ожидая дальнейших объяснений. Жду понапрасну, да и стоит ли этому удивляться? Кто в состоянии ответить на сотни терзающих меня вопросов? Возможно, до всего, что я хочу услышать от Даниэля, мне необходимо докопаться самой?
Закинув руки за голову, я притворяюсь спящей, а тем временем лихорадочно размышляю. Похоже, не только Даниэль, но и Шеф намерен поквитаться с Хольденами. Неужели я разгадала их тайну? Возможно, ни о каких личных счетах тут и речи нет, просто эти двое стоят на страже закона, а братья Хольдены попирают его? Но в конце концов безразлично, чем мотивированы их поступки — местью или фанатизмом, — несомненно одно: Шеф и Даниэль Беллок охотятся на Хольденов, причем их методы никак не назовешь официальными, да, пожалуй, и законными тоже. Мысли мои скачут.
История, разыгравшаяся сегодня ночью, кажется мне в высшей степени странной. Затем в памяти всплывают события более давние. Когда Даниэль, основательно помятый, прикатил в загородный дом Дональда, он ни словом не обмолвился, где это его так отделали. Почему? Мною по-прежнему владеет чувство, будто меня используют в качестве орудия некой тайной акции, выполнить которую решено во что бы то ни стало… Словно не только Йон Хольден стоит по другую сторону баррикады. Но тогда кто же? Не беда, узнаю.
И Даниэль боится не только этой неведомой угрозы, его руки связаны еще и страхом за Эллу, за меня… список может быть продолжен. Я чувствую себя жалкой соплячкой. Точной информации — ноль, одни лишь догадки и подозрения. И подозрения мои ужасны.
Хмурый не спит. Он прижимается ко мне, я чувствую его ладонь у себя на талии. Ласково касаюсь его лица, и он целует кончики моих пальцев. Я всем телом приникаю к нему. Нагромождения неприятных забот постепенно рушатся, надвигающийся сон притупляет их остроту. Вот было бы здорово проспать так до тех пор, пока другие не выполнят за нас чудовищную задачу!
