Словно прочитав его мысли, Ларк бросилась прочь.
Она побежала в ванную и попыталась закрыться там, но деревянная дверь, разбухшая из-за постоянной влажности, не входила в паз. Натан для приличия подождал минут пять, потом деликатно постучал и заглянул внутрь.
Ларк сидела на краю ванной и размазывала по лицу слезы выпачканными в земле пальцами, отчего все ее лицо было в грязных потеках.
— Мне лучше уехать, — сказала она сквозь рыдания.
Он молча взял с вешалки полотенце, намочил его под краном, присел перед ней на корточки и стал медленно вытирать ей лицо.
— Я грязная, — вдруг безучастно произнесла она.
Он принялся тереть и умывать ее с удвоенным старанием, но оказалось, что она имеет в виду совсем другое.
— Я грязная — и поэтому вы боитесь до меня дотронуться. Я вас не осуждаю. В том, что со мной случилось, нет моей вины, но, если носишь пятно год за годом и не можешь его смыть, оно постепенно срастается с тобой.
— Бога ради, Ларк, не надо так говорить! — ужаснулся он.
— После того как это случилось, я не могла избавиться от ощущения нечистоты, и у меня появилось навязчивое желание все время мыться. Я становилась под душ и терла себя, пока моя кожа не начинала кровоточить. Но как бы я ни старалась, я никак не могла почувствовать себя чистой.
Натан смотрел на нее снизу вверх, удивляясь таким признаниям и пугаясь их. Наконец он опомнился и заговорил.
— Знаешь, что я подумал, когда первый раз здесь тебя увидел? — спросил он, улыбаясь. — Ты показалась мне принцессой, чистой и недоступной, словно ангел.
— Тогда ты ничего про меня не знал, — ответила она и грустно улыбнулась. — Я же все вижу и понимаю, что произвожу на тебя отталкивающее впечатление.
Он бросил испачканное полотенце в ванну и обнял ее колени. Отстраненность, которую он до сих пор чувствовал по отношению к ней, улетучилась без следа.
— Ты спрашивала, чего я боюсь? — спросил он, и его голос дрогнул. — Я боялся дотронуться до тебя, боялся, что если только раз прикоснусь к тебе, то не смогу остановиться…
В уголках ее глаз, к его утешению, еще пряталась искорка печали. Ему было видно, что она хочет и не может, не осмеливается ему поверить.
— Не может быть, — сказала она.
— Но это так. Я боюсь тебя.
— Но почему?
— Потому что я не могу быть ни для кого лекарством от его проблем.
— Почему? — опять спросила она, нежно дотронувшись до его щеки.
Спросила с выражением такой невинной простоты, словно ребенок, который пытается узнать, почему небо голубое.
— Может быть, поцелуемся на прощание? — спросила она.
Эта просьба напугала его. Речь шла не только о прикосновении губ, но и о прикосновении души к душе.
— Лучше не надо, — пробормотал он.
— Вы не хотите? — спросила она, глядя на него с недоверием.
— О, хочу, да еще как! — страстно простонал он.
— Ну так давайте.
Она коснулась головой его подбородка, потом заглянула снизу вверх ему в лицо. В ее просящем взгляде он прочитал мольбу не смущать ее отказом. Ее губы, набухшие после плача, словно весенние почки после первого дождя, были тем приглашением, от которого невозможно отказаться. Но почему именно он, почему она избрала именно его тем героем, который должен изгнать демона, поселившегося в ней? Ведь он, Натан Сенатра, с трудом справлялся с собой самим, где уж ему пользовать других.
— Я хочу попробовать, как это бывает, — сказала она.
Ну, он-то прекрасно знал, как это бывает! Впрочем, с ней у него все было словно впервые.
Ее губы отдавали горьким и таинственным вкусом незнакомых трав, растущих возле заброшенных канав в тени изгородей из живого кустарника. В них чувствовалась сокровенная пульсация самой жизни. Когда Натан впервые увидел ее, она плыла над его полем, словно восходящее солнце над просыпающейся весенней землей, и он испугался, что бредит. Сейчас он точно так же испугался, что все это, словно сон, исчезнет в одночасье. Он покрепче прижал ее к себе, наслаждаясь теплом ее мягкого и податливого тела.
Он может и должен любить ее, он должен познать ее — ее тело и душу, и не просто познать ее, а в каком-то смысле и стать ею.
— Ты веришь в предопределение? — спросила она, точно прочитав его мысли.
Предопределение? Это слово вызвало в его памяти образы тех, кто покупает гороскопы и посещает гадалок. С теми, кто постоянно ищет причину своих неудач в чем угодно, только не в себе самом. У него были когда-то такие знакомые.
— Нет, — резко ответил он.
— А я верю. Вернее, совсем не верила до сих пор, но сейчас почти поверила. Я приехала сюда, в Метамору, думая, что снова бегу от чего-то, а вместо этого нашла здесь тебя.
— Не думаю, — ответил он. — Я не могу быть ничьим предопределением.
— Ты сделаешь меня лучше.
Ее слова снова напугали его, напугали перспективой какой-то страшной ответственности.
— Я ничего не могу тебе обещать, — сказал он стараясь уберечь ее от крушения напрасных надежд — Запомни! Я ничего тебе не обещаю.
— Я и не жду никаких обещаний, — сказала она.
— Тем лучше, — с сомнением произнес он. Он глубоко вдохнул, втягивая в себя ее запах.
Его пальцы пробежали по шелку ее волос.
— Это может быть больно, — предупредил он.
— Это уже больно — вот здесь, — она положила руку на сердце.
— Я не хочу причинять тебе боль.
— Я знаю, — ответила она с печальной улыбкой и вдруг неожиданно объявила: — Я другой веры.
“Ну вот, опять начались причуды!” — подумал он.
— Я не принимаю противозачаточных средств, — пояснила она и нервно сглотнула, — я захватила с собой из дома упаковку, но срок годности вышел, я ее выбросила, а новыми обзавестись не успела.
— Не беспокойся, — он обнял ее за плечи и притянул к себе, — я обо всем позабочусь.
Он устал и прекратил бороться с собой. Может быть, это и называется капитуляцией, но он не думал об этом. Сейчас он хотел только слиться с ней. Раствориться в ней.
В ванной было сыро и душно, и он предложил Ларк перебраться в спальню, что они и сделали. Натан щелкнул выключателем, и неяркий, мигающий свет флуоресцентной лампы осветил его комнату: ободранная кровать с пухлым матрасом и кучей неразобранного белья на нем, на полу сшитое его бабушкой лоскутное одеяло, которое всегда напоминало ему фотоснимок засеянных полей, сделанный с самолета.
Здесь все еще сохранялась жаркая духота дня. Некогда Натан держал здесь кондиционер, но он быстро забился пылью и вышел из строя, и поэтому давно уже покоился на самом дне оврага, который Натан засыпал мусором и камнями в процессе землеустройства своих владений.
