вышла из-за стола. Ален остался один, и есть ему совсем не хотелось. Он пол ночи просидел в библиотеке, но почитать ему так и не удалось – в голову лезли дурные мысли.
Поднимаясь к себе, он услышал, как из комнаты, где спала Мадлен, доносилось бормотанье.
– …Я ведь жалела потом об этом. Я с самого начала понимала, что это закончится плохо, что это не принесёт мне счастья, но согласилась на это! А что в итоге? Разве стоило это того, а, Мадлен? Конечно, ты меня не слышишь и не понимаешь, и это так кстати! Лишь тебе я могу рассказать о своём грехе, и ты не осудишь меня, как другие. Даже если бы ты всё понимала и могла ответить, ты бы не осудила, ведь ты тоже женщина, пусть и маленькая! А я хотела лишь счастья в этом доме! Я хотела, чтобы мной не потакали, не считали прислугой, хотела лишь быть хозяйкой этого дома…
Ален не мог слушать до конца. Он не мог поверить услышанному. Немного постояв, он опомнился и нашёл в себе силы добрести до постели.
«Невозможно! Всё же она…Но как? Зачем?! Может она говорила о другом? В любом случае, она призналась, что совершила грех. А что я? Закрою на это глаза, в собственном-то доме?! Разве можно делить очаг с подобной женщиной, разве можно доверить ей воспитание единственной и любимой дочери? Такие разговоры в присутствии дитя…Не понимает, как же…Она всё слышит, всё чувствует! Что будет с ней, когда она подрастёт…Что будет с нами, когда вся правда вскроется? Лучше уж покончить с этим сейчас. Бесчинство в моём доме, да и по отношению к моим родным! Как же в это можно поверить? Неужели вся эта любовь была огромной ложью? Мама говорила мне, что она хочет завладеть моими деньгами, но я не слышал, не хотел слышать. А вдруг я и вправду был под колдовскими чарами? Пьер говорил то же самое…Боже, Боже мой, как вынести мне это! Что делать? Кого наказывать? Не наказав её, не накажу ли я свою дочь? А наказав её, не накажу ли я себя?..»
Ален мучился, его душа разрывалась от боли. Он не мог поверить, что его любимая и любящая жена причастна к коварному преступлению.
Он смог ненадолго уснуть, а когда проснулся и решил поговорить с Арабель, её не оказалось дома.
Тогда он решил раз и навсегда. Он принял решение и теперь оставалось только услышать признание от разоблачённой преступницы.
Арабель не было весь день, и только ближе к ночи она наконец появилась дома. Ален встретил её с невозмутимым видом, но на его лице читалось отчаяние.
– Где ты была весь день?
– У меня были дела.
– Какие дела у тебя могут быть? Единственная твоя забота, это твой ребёнок.
– Я оставила Мадлен с Женевьевой. Я была в госпитале. Много, очень много людей болеют, страдают. Когда я знаю, что могу помочь, я не могу бездействовать. Завтра я снова пойду в госпиталь и буду помогать всем, чем смогу…Не ты ли вчера упрекал меня в потери сострадания?
– Я не знаю, можно ли верить тебе. Если нужно, я проверю, действительно ли ты была в госпитале. Быть может, ты состоишь в каком-то заговоре с кем-то?
– Что за вздор, Ален?! – девушка улыбалась, она хотела обнять мужа, но он отстранился.
– Я знаю что ты сделала. Я слышал вчера вечером, как ты признавалась Мадлен. Ты помогла умереть моей матери, чтобы завладеть домом и властью в нём. Неужели ты настолько алчная?
– Ален, ты не в себе! Как ты смеешь меня обвинять в этом? – девушка была ошарашена смелыми обвинениями в её адрес. – Ещё и подслушиваешь ходишь!
– Я могу делать в этом доме то, что пожелаю. Это мой дом, не забывай. А ты решила заполучить его в единовластное владение…Скажи, меня ты зачем тогда спасла? Ведь пока я жив, всё моё имущество не может достаться тебе во владение.
Арабель вспомнила свой вчерашний монолог.
– Господи, Ален, не разобравшись, ты обижаешь меня своими словами! Вчера я говорила о совсем другом, это не имело отношения к твоей матери!
– А к чему же тогда имело, а? Ты призналась, что совершила грех. Какой? Околдовала меня, вступила в сделку с Дьяволом, убила мою мать, или всё вместе?
Арабель не могла признаться Алену, что вспоминала о том, как решилась сблизиться с ним, только чтобы родить ребёнка и заручиться гарантиями. Она понимала, что её слова делают обвинения не безосновательными, и не могла придумать, что сказать.
– Я не собираюсь больше это терпеть! Поговорим, когда успокоишься.
Девушка хотела уйти, но Ален встал у неё на пути.
– Неужели так тяжело признаться в том, что ты преступница, попросить прощения и пощады?
– Пусть я буду проклята, но я не сделала ничего такого, за что меня можно было бы назвать преступницей! – Девушка заплакала. Она была в полном смятении.
«Господи, как же горит моя душа! Она так страдает! А что же делаю я? Я предаю её и нашу любовь! Нет, Боже! Прости меня, но я не сделаю этого! Но наша дочь…Что ждёт её в будущем с такой матерью? А моя матушка…Она ведь предупреждала меня…А что если Арабель врёт, и никакой любви у неё нет, и она снова пользуется своим колдовством? Это невыносимо, Боже!»
– Мне не в чем оправдываться, и не за что просить прощения. Всё, что я делала и буду делать, я делаю не ради себя, а ради того, кого люблю больше всего на свете. А это ты и наша дочь. Я люблю тебя, Ален, а ты так этого и не понял… И ради тебя и этой любви я пойду на всё.
Она не придумала ничего лучше, как отчасти сознаться, но в тоже время разжалобить Алена и смягчить, хоть и про чувства к нему она впервые говорила искренне и правдиво.
«Так она всё-таки сделал это! Но как могла она?!»
– Только Бог может распоряжаться, кому жить, а кому умереть. Ты не Бог, Арабель, ты скорее Дьявол. Знай, что я тоже способен на многие жертвы. И это я делаю ради нашей дочери. Чтобы уберечь её.
Ален подошёл к двери и взялся за ручку, но не мог открыть. Из его глаз катились слёзы. Через боль в душе он всё-таки открыл дверь. В дом вошло четверо жандармов.
– Отвечай, ты признаёшь, что имеешь отношение к смерти моей матери и занималась колдовством или совершила сделку с Дьяволом или что-то в этом роде? – задал он вопрос в присутствии полиции, но не мог повернуться, не мог смотреть на Арабель.
– Да, когда вступила в брак с тобой. И этим Дьяволом был ты! Ты насильно женил меня
