Вот и сегодня, когда мы с Соней приехали с утра в поселок к отцу, он уже был в каминной с неизменным чифирем и «беломориной». Соня, не потрудившись даже сбросить лыжный комбинезон, надетый специально для катания с горки, забралась к нему на колени, сунула было палец в кружку, обожглась, смешно сморщилась и звонким голосом спросила:
– Деда, что ты пьешь такое… страшное?
Папа крякнул, отставил кружку на каминную полку и обнял Соню:
– Все-то тебе надо знать, коза! Сильно палец прижгла?
– Нет, – беспечно отозвалась она, развязывая шапку. – Ты поедешь с нами на горку?
– Хочешь, чтобы деда потом по костям собирали? – хохотнул папа, помогая ей раздеться. – Я же старый уже, Сонюшка, разок скачусь – и рассыплюсь.
Соня округлила глаза:
– Рассыплешься? Как Кощей Бессмертный?
– Ну, вроде того, – кивнул папа.
Сонька рассмеялась, чмокнула его в щеку и сообщила:
– Я пойду к бабе Гале! – и практически мгновенно исчезла.
Мы переглянулись, без слов понимая друг друга. Домработница Галя, как и мой отец, постоянно баловала Соню, но на свой лад – кормила пирожками, булочками и прочими сладостями, а также непременно держала в кармане фартука огромную конфету «Гулливер», которые девочка любила больше остальных вкусностей.
– Садись, Саня, – пригласил папа, указывая на кресло, стоявшее напротив него.
– Ты чего такой? – поинтересовалась я, опускаясь в кресло.
– Волосы, смотрю, совсем длинные стали, – игнорируя мой вопрос, заметил отец. – Так-то лучше, а то совсем пацан-сорванец.
– Пап, ты не увиливай – случилось что?
– А должно?
Н-да, несмотря на то что мы не были родственниками по крови, кое-какие привычки совпадали до мелочей. Манеру вот так уводить разговор в сторону я переняла у отца, и он по этому поводу страшно сердился.
– Вроде нет, – я пожала плечами и вытащила сигарету. – Но вид у тебя какой-то…
– Сегодня день рождения Бесо, – вдруг сказал папа и отвернулся к камину, снова уставился на лижущие поленья языки пламени.
Я поняла, что момент удачный, и, быстро набрав номер мобильного телефона Бесо, протянула трубку отцу:
– Прекрати. Поговори с ним.
Глаза отца бешено сверкнули, и я поняла, что сейчас телефон мой полетит в камин, однако в этот момент раздался мягкий голос Бесо с его неповторимым акцентом, и папа вдруг, схватив трубку, заорал:
– Бесо? Генацвали, с днем рождения! Это я, Фима!
Я бросила сигарету в камин и вышла, чтобы дать отцу возможность спокойно поговорить. Мне пришло в голову, что, возможно, мое присутствие будет стеснять его – папа поклялся никогда не общаться с Бесо, но я же видела, как ему трудно, все-таки такая давняя дружба обязывает, да и пару раз они крепко выручали друг друга. Честно сказать, я изначально была очень против этого разрыва, считала, что Бесо не должен отвечать за своих родственников, но кто меня-то спрашивал… Акела же коротко и ясно дал понять, что вмешиваться я не имею права, а спорить с мужем – это совсем не то же самое, что спорить с папой.
Вспомнив, что дочь моя где-то опасно притихла, я направилась в полуподвальную кухню и, естественно, обнаружила там и Соню, и Галю. Дочь сидела за кухонным столом в фартуке, с руками, запорошенными мукой, как снегом, а Галя укладывала на противень только что слепленные пирожки. Следующая партия готовых лепешек дожидалась начинки на столе.
– Вот вы где! – Я чмокнула Соню в макушку, и дочь проворно выскочила из-за стола и обхватила меня за талию.
– Погоди, оглашенная! – охнула Галя, сунув противень в духовку и устремляясь ко мне с полотенцем. – Все брюки матери извозюкала!
– Баба Галя, да ты что, они ведь кожановые! – с серьезным лицом пояснила Соня, и мы с Галей так и покатились со смеху.
– Соня – кожаные, ко-жа-ны-е, поняла? – по слогам пояснила я сквозь смех.
Соня надулась – она терпеть не могла критики и считала свои словечки единственно правильными.
– Галя, как у папы здоровье? – усаживаясь за стол, спросила я.
– Да как, Санюшка… Он разве скажет когда? Врача вот позавчера вызывали, сердце опять.
– А мне почему не позвонили?
– Ефим Иосифович запретил, сказал – тебе своего хватает.
– Так, Галя, чтобы больше таких разговоров не было! – отрезала я. – Он мой отец, я имею право знать.
Галя промокнула вмиг заслезившиеся глаза уголком фартука, сунулась в духовку – вроде как пирожки посмотреть, передвинула что-то на рабочей поверхности:
– Эвон как… а все говорят «кровь, кровь»… вот ты не кровь никакая, а лучше родной ему.
– А, ты вон о чем… – Я указала глазами на замершую у стола Соню.
Галя спохватилась:
– Да, что это я… кошелка старая, раскудахталась…
– Баба Галя, кошелка – это такая сумка для продуктов, мне папа сказал, – наставительно произнесла моя дочь с серьезным видом. – Значит, она не может кудахтать. А ты – женщина, а не сумка. Вот.
Мы снова рассмеялись, с облегчением констатировав, что неприятный момент позади.
Я не говорила Соне, что мой отец – вовсе не родной мне. Так решил Акела, хотя я собиралась сразу об этом рассказать, думая, что так девочке будет легче принять тот факт, что и она – приемная. Но Саша решил, что всему свое время, да и Соня очень быстро забыла, что не всегда жила в нашем доме, и считала нас своими родителями. Отцом она отчаянно гордилась, рассказывала о нем в детском саду такие сказки, что воспитательница руками разводила, а про мою работу говорила только самым близким подружкам по секрету – «моя мама знает, как люди внутри устроены и из чего сделаны». Никому в голову не приходило, что девочка взята нами из детского дома всего два года назад.
В кухню спустился отец, и Соня мгновенно повисла на нем. Я же отметила, что его глаза как-то влажно поблескивают, а мой телефон он сжимает в руке.
– Поговорил? – невинным тоном осведомилась я.
– Да. Спасибо, Саня, – вывернул папа, протягивая мне телефон.
– Ну, как там Бесо?
– Нормально. Младшая дочь к нему переехала, зять погиб.
Это я знала, но все-таки сделала вид, что удивилась.
– Но теперь хотя бы Бесо не будет так одиноко – все-таки трое внуков, да?
– Внуки – это хорошо, – подхватив Соню на руки, изрек папа. – Да, Сонюшка?
– Да, деда! – с комичной серьезностью подтвердила она, снова вызвав у нас приступ веселья.
Не давала покоя мысль, посетившая ее во время осмотра трупа. Ольге вдруг пришло в голову, что таким поставленным ударом мог обладать человек, владеющий техникой боя на мечах. «Надо же, – подумала она тогда, глядя, как Нарбус перечитывает протокол. – Прямо самурай какой-то работал или казак… Самурай?! А что – это ведь тоже мысль! Сейчас много народа на Японии сдвинуто – вон, суши-бары кругом, рестораны… Опять же – столько школ восточных единоборств…» Ведь на самом деле отсечь голову несчастному бомжу мог и человек, увлеченный самурайскими традициями – почему нет? Это вполне в духе того времени – опробовать, скажем, новый меч на «простолюдине». Хотя версия с казаками тоже годилась – в городе был даже казачий корпус и несколько классов в средних школах.
