— Адриан! — прогремел мистер Пеггер. — Языческое имя. И девица тоже…
— Адриан и Теодосия.
— Это не имена достойных христиан.
— Не то, что ваш Метью Марк Лука Джон Исаак Рубен… и так далее. Имя Джудит есть в Библии. Значит, со мной все в порядке. — Я задумалась над именами. — Доркас! Элисон! — проговорила я. — А вы знаете, мистер Пеггер, что Теодосия означает «богоданная»? Видите? Значит, это христианское имя. А Адриан — он назван в честь вала[1] и римского императора.
— Это не христианские имена, — повторил старик.
— Лавиния, — вспомнила я. — Интересно, что означает это имя…
— А, мисс Лавиния! — вспомнил мистер Пеггер.
— Очень печально умереть такой молодой, правда?
— Да еще не раскаявшись во всех своих грехах.
— Не думаю, что у нее было много грехов. Элисон и Доркас говорят о ней так, словно очень любили ее…
В доме священника на площадке между пролетами лестницы висел портрет Лавинии. Когда я была маленькой, то боялась проходить мимо него в темноте. Я представляла, что Лавиния выходит из рамы картины и бродит по дому. Я раньше думала, что однажды пройду мимо портрета и увижу пустую раму, потому что она не успеет вовремя вернуться туда, на портрет. Доркас, которая была весьма приземленной практичной особой и не могла понять моих странных фантазий, говорила, что в детстве я была такой выдумщицей!
— У каждого смертного есть свои грехи, — провозгласил мистер Пеггер. — А у женщин их в десять раз больше.
— Только не у Лавинии.
Он оперся о свою лопату и почесал седую шевелюру.
— Лавиния! Она была самой хорошенькой из дочек священника.
«Ну, — подумала я, — это мне ничего не дало бы, если бы я не видела портрета. Потому что ни Элисон, ни Доркас красавицами не были. Они всегда носили юбки и жакеты унылых темных цветов и грубые башмаки на толстой подошве — что весьма практично и разумно в сельской местности. А Лавиния на картине изображена в красном бархатном жакете и в шляпе с пышным плюмажем».
— Как жаль, что она была в том поезде!
— Да, вот, одно мгновение она еще не знала, что случится, а уже в следующее мгновение… предстала перед Создателем.
— Вы думаете, все произошло так быстро? В конце концов, нужно было еще добраться… туда…
— Вы имеете в виду, без отпущения грехов, не имея возможности раскаяться?
— Ну никто не станет строго судить Лавинию.
Пеггер не был так уверен. Он покачал головой.
— У нее могли быть мимолетные слабости и прегрешения.
— Доркас и Элисон любили ее, и преподобный тоже. Это заметно по их лицам, когда они произносят ее имя.
Мистер Пеггер снова положил лопату, чтобы вытереть пот со лба.
— Это самый жаркий день, который Господь послал нам в этом году. — Он вылез из ямы и сел на бордюрный камень соседней могилы, повернувшись ко мне лицом. Теперь мы смотрели друг на друга поверх зияющей могилы.
Я встала и заглянула вниз. Бедный, бедный Джосая Полгрей, который избивал жену и выгонял собственных детей на работу в поле, когда им было всего пять лет! Повинуясь какому-то подсознательному импульсу, я спрыгнула вниз.
— Что вы делаете, мисс Джудит? — спросил мистер Пеггер.
— Мне просто захотелось почувствовать, каково здесь, внизу, — ответила я.
Я взяла лопату и принялась копать.
— Пахнет сыростью.
— Ну и испачкаетесь же вы!
— Я уже испачкалась, — воскликнула я, когда туфли погрузились в рыхлую землю. Стенки ямы были так близко! У меня появилось очень неприятное ощущение, словно я заперта здесь. — Как, вероятно, ужасно быть погребенным заживо, мистер Пеггер!
— Ну-ка, вылезайте отсюда!
— Я тут пока немного покопаю, чтобы почувствовать, каково это быть могильщиком.
Я вогнала лопату в землю и отбросила наверх то, что смогла зацепить. Повторив эту операцию несколько раз, я почувствовала, что лопата наткнулась на что-то твердое.
— Тут что-то есть, — крикнула я.
— Вылезайте оттуда, мисс Джудит.
Не обратив внимания на слова старика, я продолжала ощупывать лопатой свою находку. Потом вытащила ее.
— Я что-то нашла, мистер Пеггер, — воскликнула я, поднимая над головой найденный предмет. — Как вы думаете, что это такое?
Мистер Пеггер встал и взял у меня из рук этот предмет.
— Кусок старого металла, — ответил он.
Я протянула ему руку, и он вытащил меня из могилы Джосаи Полгрея.
— Не знаю, — сказала я. — Есть в ней что-то такое…
— Грязная старая железка, не более того.
— Но посмотрите на нее, мистер Пеггер. Что вот это такое? Тут на ней какая-то резьба, что-то вырезано.
— Я бы выбросил эту штуку… она такая острая по краям! — предложил мистер Пеггер.
Но я ни за что так не сделаю, решила я. Я возьму ее с собой и отчищу от земли. Она мне нравится.
Мистер Пеггер взялся за лопату и продолжил свою работу. Я, как могла, вытерла туфли, и с огорчением заметила, что подол юбки тоже сильно испачкан.
Еще немного поболтав с мистером Пеггером, я вернулась домой и принесла с собой кусок, как оказалось, бронзы. Он был овальной формы, около шести дюймов в диаметре. Какой эта вещь окажется, когда я ее почищу, и на что может сгодиться? Но я недолго ломала над этим голову, потому что разговор о Лавинии заставил меня задуматься совсем о другом. Я представила, как, должно быть, горевали все, когда услышали печальную весть о том, что Лавиния, любимая дочь преподобного Джеймса Осмонда и любимая сестра Доркас и Элисон, погибла в железнодорожной катастрофе, когда ехала из Плимута в Лондон.
— Это была мгновенная смерть, — рассказывала мне как-то Доркас. Мы с ней стояли у могилы, и она обрезала растущие там розы. — В каком-то смысле это было милосердно, ведь она могла до конца своих дней остаться калекой. Ей был всего двадцать один год. Это стало для нас ужасной трагедией.
— А почему она решила жить в Лондоне, Доркас? — спросила я тогда.
— Она собиралась там работать.
— Кем?
— Ну… гувернанткой, я полагаю.
— Ты полагаешь? Но точно не знаешь.
— Она жила у одной дальней родственницы.
— У какой именно?
— О Господи! Ну, что ты за дотошный ребенок! Это очень дальняя родственница. Мы потеряли с ней всякую связь. Лавиния гостила у нее, поэтому ехала из Плимута. А тут… эта ужасная катастрофа. Погибло много людей. Самое страшное крушение в истории Англии. Мы были убиты горем.
— Именно тогда вы решили взять меня на воспитание, чтобы я заменила вам Лавинию?
— Никто не сможет заменить ее, дорогая. У тебя есть здесь свое собственное место.
