Джеффри взял жену за руку и крепко ее сжал. В его глазах ясно отразилась тревога за нее и за их дочерей.
— Ты связала со своим планом очень много надежд. А что, если они не согласятся? Ты сможешь оставить их в покое и наблюдать за ними со стороны?
— Не знаю, — со вздохом призналась Лоррейн. — Я молюсь так, как не молилась уже давно. Мы все перепробовали! Мы пригласили для Леоры и Ноэль лучших психотерапевтов. И для Силк и Каприс тоже, хотя обе отказывались с ними работать, только отмалчивались. Мы дали им образование, любили их, но мы не дали им свободы от нас и нашего влияния. Мне мучительно больно требовать от них отказаться от привычного им образа жизни, но я не могу этого не сделать. Я верю в них, в их возможности, их мужество, волю, находчивость. Их только надо подтолкнуть к тому, чтобы они справились со своим прошлым, настоящим и будущим.
Джеффри поднес ее руку к губам, продолжая наблюдать за ней, пока целовал ее пальцы.
— Тогда все получится, дорогая. Я тоже в них верю. — Стук в дверь заставил его обернуться. — Это, должно быть, Граймс — доложить, что наши птенчики прибыли. — Он встал, не выпуская ее руки. — Ну, начнем кампанию?
Лоррейн еще раз пожала ему руку, а потом грациозно встала, по-прежнему стройная, как тростинка — годы ее не согнули. Глаза у нее были теплого зеленовато-коричневого цвета, мягкие русые волосы она стригла коротко, подчеркивая контуры лица. Она казалась нежной, необычайно женственной — но под изящной внешностью скрывалась сталь. Лоррейн была из тех женщин, которые одним движением бровей добиваются большего, чем другие руганью и истериками.
— Ты пойдешь со мной?
Джеффри покачал головой.
— Нет. Пока ты будешь их уговаривать, я лучше развлеку Киллиана и его людей.
Она мягко рассмеялась.
— Хочешь сказать, что попытаешься убедить их в том, что я не сошлас ума? Глаза Джеффри заискрились смехом.
— Ласточка моя, никто из тех, кто знает меня или тебя, никогда не сделает такой ошибки. Ты выбираешь необычные способы для осуществления своих целей, но ты их достигаешь.
Супруги вместе вышли из комнаты, кивнув Граймсу, дворецкому. В холле они расстались, и каждый пошел выполнять свою миссию в той непростой задаче, которую им предстояло решить ради любви к своим детям.
— Интересно, что нужно маме, — рассеянно пробормотала Ноэль.
Она была стройной, длинноногой молодой женщиной с огромными лиловыми глазами и прямыми черными волосами, спускавшимися до талии. Ноэль казалась хрупкой, и у людей создавалось впечатление, что достаточно одного громкого звука, и ее ненадежное равновесие нарушится. Несмотря на свою удивительную внешность, Ноэль всегда казалась несобранной. В ее облике всегда было что-то неопрятное: незакрепленная прядь волос, размазанная по щеке тень для век… Вот и сегодня у сиреневого платья, облегавшего ее фигуру, в ряду пуговичек, тянувшихся от горловины до подола, внизу не хватало двух, а волосы были чуть растрепаны.
Силк обратила внимание на внешний вид Ноэль, но не стала ничего говорить по этому поводу. Откинувшись на спинку кресла, она покуривала тонкую сигарету. Как и все остальные члены семьи, она давно махнула рукой на странные привычки Ноэль. Взглянув на дверь гостиной матери, Силк в сотый раз пожалела о том, что Лоррейн созвала это собрание в столь ранний час. После такой ночи, как вчерашняя, единственное, чему бы она сейчас обрадовалась — это возможности проспать часов шесть кряду. Или хотя бы четыре. Она снова поднесла сигарету к губам, мысленно проклиная дурную привычку, к которой возвращалась лишь в ситуациях, когда ей необходимо было оставаться начеку, производя при этом впечатление полной невозмутимости. Заложив ногу на ногу, Силк полюбовалась тонкими нейлоновыми чулками и узенькими белыми туфлями на высоченном каблуке, благодаря которым она прибавляла немало сантиметров к своим ста шестидесяти. Покрой ее белого платья был очаровательно прост, но на ней оно смотрелось невероятно сексуально. И в отличие от Ноэль каждый волосок и каждая пуговичка у нее были на своем месте, а макияж выглядел безупречно, несмотря на поспешность, с которой она его накладывала.
— Что бы это ни было, надеюсь, это окажется важнее, чем моя встреча с Мартеллом. От этого контракта зависит очень многое, — откликнулась Каприс, глядя на свои простые часы на узеньком ремешке.
Между бровями молодой женщины пролегла тонкая морщинка раздражения, но больше она своего настроения ничем не выдавала. На ней был ее обычный серый костюм: строгий, пригнанный по фигуре, консервативный. Только маленькие сережки в мочках ушей немного смягчали эффект делового стиля.
Прежде чем успела заговорить Леора, четвертая дочь Сент-Джеймсов, Граймс открыл дверь гостиной, и в комнату легкой походкой вошла Лоррейн.
— Доброе утро, дорогие мои, — сказала она, усаживаясь в кресло за письменный стол.
Ее гостиную на самом деле правильнее было бы назвать кабинетом: здесь она вела свою огромную работу в области благотворительности. Лоррейн сложила руки перед собой и посмотрела на дочерей. Каждая была по-своему необыкновенной. Силк[1] с ее странным именем, как нельзя более подходившим к шелковистым прядям ее волос и нежной молочно-белой коже. Эти огненные пряди говорили о вспыльчивости, но в золотых глазах таилась нежность, которую она показывала только тем, кто умел добиться ее любви. Из всех ее дочерей труднее всего было понять Силк, а еще труднее было с ней сблизиться. Лоррейн тешила себя надеждой, что последнее ей удалось, но в то же время она сознавала, что в какой-то мере это — самообман. Как бы Силк ни любила своих приемных родителей, в ней оставалась какая-то скрытность, отстраненность. Даже ее прошлое оставалось тайной, ключом к которой владела лишь она сама.
— Мама, скажи, пожалуйста, зачем тебе понадобилось собирать нас всех вместе? — спросила Каприс, пользуясь своей давно отведенной ей ролью спикера всей четверки.
Кивнув, Лоррейн повернулась к Каприс. Серый костюм заставил ее мысленно поморщиться. Лоррейн еще помнила яркие цвета, которые нравились Каприс, когда она впервые появилась у них в доме. Как и Силк, Каприс была вспыльчива, но эта вспыльчивость теперь проявлялась крайне редко. Глубоко вздохнув, Лоррейн заставила себя оставить воспоминания.
— Пожалуйста. — Она взяла со стола четыре пухлых запечатанных конверта, на каждом из которых стояло имя одной из девушек. — Как вы знаете, на будущий год мне исполняется семьдесят. Вопреки обычаям, я сама выбрала для себя подарок. Я хотела бы, чтобы каждая из вас подарила мне год своей жизни.
С этими словами она вгляделась в лица дочерей, пытаясь определить их реакцию.
