Вот и сейчас Инна запоздало сообразила, что красное мужское лицо — не всегда признак усталости, высокого давления, аллергии или даже сексуального желания… Как, впрочем, и спринтерского бега за поездом. Гораздо чаще в России физиономии мужчин наливаются краской совсем по другому поводу.
Попутчик наконец поборол собственную куртку, пристроил ее на плечики возле двери и, распрямившись во весь свой почти двухметровый рост, с хрустом, сладко так, от души, потянулся. Под свитером обозначились бицепсы.
«Ни фига себе, этот тип еще и качается! Еще, чего доброго, и стероиды колет. Наркоман! Не дай бог, входит в люберецкую „бригаду“! Вот и „Любэ“ уважает», — с испугом подумала Инна и зябко поежилась.
— А тут уютненько. Правда, мадам И-нес-са? — вынес попутчик свой вердикт и вопросительно, даже слегка заискивающе, посмотрел на Инну.
— Мне все равно, как тут. Лично я собираюсь спать! Мне завтра на работу, — объявила Инна, испепеляя взглядом нового знакомого.
Черт побери, когда же этот бесцеремонный тип догадается, что приличные господа выходят из купе, давая даме переодеться? Он выметется отсюда хоть на десять минут или нет? Скорее «или нет». Подобные туповатые персонажи намеков не понимают. Им надо все разжевывать по складам, как в первом классе.
— Вы не хотите выйти? Мне надо переодеться, — потребовала Инна с интонациями учительницы.
— Спать? Да вы что! Серьезно? Детское время, Иннуля! — отмахнулся попутчик с удивленным, даже обиженным видом. — Я вообще-то в поездах никогда не сплю. Так что у нас вся ночь впереди. Водочки? — игриво поинтересовался он и стал снова расстегивать свой чемоданчик.
— Я же сказала, что в это время привыкла спать, — повторила Инна ледяным тоном, — уже, между прочим, час ночи. Кстати, если вы не расслышали, я еду в Питер работать.
— А я — так, по Невскому погулять! — вдруг с пьяным нажимом обиделся мужчина. — Между прочим, я тоже в командировку. Ты уже должна была это просечь. Хотя если ты, Инночка, назначишь мне на завтра свидание в культурном месте… Шучу, шучу, — поспешил он ретироваться, с удивлением поймав на себе взгляд Инниных потемневших от гнева глаз.
Не обращая ни малейшего внимания на ее возмущенные вздохи, мужчина извлек из портфеля «набор командированного». Там была нарезка «брауншвейгской» колбасы и сыра, белый батон в целлофане, тоже нарезанный тонкими ломтиками, и плитка шоколада «для дам-с». Разумеется, в центре всей композиции сразу же оказалась бутылка водки с пластиковыми стаканчиками.
— Ну, Иннок, как натюрморчик? — нагло похвалился тип.
— Послушайте, я сейчас проводницу позову! — пригрозила Инна. — И вас оштрафуют. А я потребую, чтобы меня перевели в другое купе. Вообще в поездах, как я погляжу, до сих пор творится форменное безобразие! Писали ведь, что где-то уже ввели женские и мужские купе. Так нет же, как всегда, одна показуха. Видно, в России-матушке мы никогда не сможем путешествовать цивилизованно. Всегда одно и то же! Водка, оглушительный храп, запах пота, вонючие мужские носки…
— Женщина, не надо грязи! — окончательно обиделся попутчик. — Перед отъездом я принял душ и надел чистое белье. Мечтал, чтобы в купе оказалась достойная дама, и мы культурно провели бы с ней время. Фурий мне и на службе хватает. Хотя, если по правде… Ты неплохо выглядишь, Иннулька. Гнев тебе к лицу. К тому же москвичка. Угадал-с? Вон как закипела! Терпеть не могу манерных питерских баб, они все какие-то надменные и замороженные!
— Что ж, не хотите выходить из купе, Владимир Ильич, и черт с вами! — объявила Инна.
— О, у нас и стриптиз заказан! — притворно оживился гигант. — Бонус жэдэ компании!
— Пошел вон! — зашипела Инна и резво сиганула на верхнюю полку над его головой. Хорошо, что оттуда не будет видно этого мерзкого типа. Подстегиваемая страхом и отвращением, она запрыгнула наверх так легко, словно все последние годы занималась спортивной гимнастикой и брусья были ее коньком.
Мужик восхищенно присвистнул.
— Сегодня я так не смогу, детка, — виновато признался он. — Так что тебе придется всю ночь скучать в одиночестве.
Инна стянула через голову свитер и, оставшись в черном кружевном бюстгальтере, напялила на него черную футболку с хвастливой надписью «Супервумен». Затем, бесшумно стянув под одеялом джинсы и колготки, закрыла глаза и попыталась уснуть.
Но не тут-то было. Поезд тряхнуло, и голова попутчика со всего размаха стукнулась о верхнюю полку.
— Эй, господин пьяница, нельзя ли осторожнее! — возмутилась Инна.
— О, черт, сколько водки зря пролил. — Мужчина тихонько выругался, а Инна почувствовала вокруг резкий запах спиртного.
— Может, хватит! — потребовала она. — И так в купе закусывать пора. А завтра всем рано вставать.
— Не волнуйся, Иннок, я же ее как снотворное потребляю. Еще несколько капель и… Вдруг тебе повезет, и я громко захраплю? Кстати, а ты к кому едешь?
— Так, в один небольшой питерский музей, в творческую командировку, — соврала Инна.
— А, «в Греческом зале, в Греческом зале!», — обрадовался попутчик. — Ну, тогда мы с тобой там точно не встретимся. Мне-то некогда по музеям прохлаждаться. У нас, менеджеров среднего звена, служба и опасна, и трудна. Хочешь, завтра помогу сумку до метро донести, трепетная «мышь белая»?
— Не стоит, меня встречают.
— Сказочница! Какой псих притащится на вокзал в семь утра? — не поверил мужчина.
— Изольда приедет, я ее знаю.
— С Тристаном? — спросил мужичок и сам громко заржал над своей немудреной остротой.
— Нет, одна, — сухо отрезала Инна и отвернулась к стенке.
Попутчик наконец допил свое «снотворное» и громко захрапел.
Инна лежала на верхней полке, отвернувшись лицом к стене, и старательно притворялась спящей. Слезы Ниагарой текли по ее лицу. Сна не было ни в одном глазу. Она лежала, вспоминала год за годом свою не слишком счастливую жизнь и беззвучно всхлипывала. Вначале — бестолковое раннее замужество, впрочем, это был не брак, а одно сплошное недоразумение, и секс между супругами прекратился, почти не начавшись, так что развелись они практически автоматически. Эта история обожгла ее настолько, что всю последующую жизнь Инна подсознательно выбирала для романов лишь глубоко женатых мужчин. Или тех, с которыми никогда не получится создать семью.
Она вспомнила всех своих любовников. Давних и не очень. За всю жизнь их набралось в копилке памяти не так уж и много. Они были молодыми и средних лет, худыми и толстыми, но почти все — высокие и довольно симпатичные. Инна вспомнила слова маминой подруги Валентины Павловны: «У женщины может быть любой муж, даже коротышка-замухрышка, а вот любовников она всегда выбирает со вкусом, потому что не для быта, а для души».
