— Теперь у Светки есть друг, с которым надо гулять и о котором придется заботиться, — объяснил он. — А сидеть целыми днями во дворе с юными бездельниками моей дочери ни к чему. Не для того я ее ращу.
Удивительно, что при такой плотной опеке Светка вышла замуж. Но красавицу, как поется, выкрадут «вместе с забором». А Светка унаследовала не только красоту матери, но и ум отца, ее учеба и ранняя научная карьера продвигались блестяще. В итоге она удачно вышла замуж. Но к неудовольствию Марка, прочившего дочь за принца, избранником Светки стал обычный питерский парень, институтский приятель. Марк страшно ревновал, что-то твердил насчет мезальянса, но в конце концов смирился. А вскоре, получив гранд на учебу в аспирантуре при Сорбонне, Светка укатила с мужем и крошечной Анечкой в Париж. Подальше от бытовых проблем и энергичного папаши. Впрочем, тот и по сию пору продолжает считать счастливый брак дочери ошибкой юности…
Прежде Инна всегда останавливалась у тетушки, но в этот раз все получилось по-другому. Изольда предложила ей погостить у Марка.
«Интересно, почему она вздумала поселить меня у бывшего мужа?» — гадала Инна. Словно прочитав ее мысли, Изольда буднично пояснила: пока жила за границей, ее квартиру залили соседи, сейчас там ремонт, вещи снесли в одну комнату, гостей принимать негде. А Марк, как всегда, жирует один в своей огромной квартире. Вот Изольда и подбила Инну напроситься к нему на пару дней. Скороговоркой пробормотав все это, тетушка попыталась сменить тему. Мол, имя названо, и хватит об этом человеке. Давай лучше о новых книгах, о московских вернисажах и премьерах. Как будто, загнанные постоянной гонкой за деньгами, без которых не прожить в дорогущем мегаполисе, москвички только и делают, что ходят в театры да в музеи, а не пытаются всеми силами выжить в постоянно сменяющие друг друга эпохи дефицита, инфляции, дефолта и безработицы.
Инна с каждой секундой убеждалась: имя бывшего мужа действовало на Изольду как грязные окна на немцев. Хотя, казалось бы, не так часто рождает Петербург подобных интеллектуалов, красавцев и вообще таких цельных мужчин.
Марк Аршавский, прославленный ученый-химик, профессор, автор известных в научном мире трудов и открытий, был вторым мужем Изольды. Когда-то он, в то время сорокалетний холостяк, наслушавшись в научных кругах легенд об умнице-красавице химичке, страстно мечтал с ней познакомиться. И судьба оказалась к нему благосклонна: однажды он наконец встретил женщину своей мечты на банкете по случаю защиты диссертации и без памяти влюбился. Впрочем, он был подготовлен к этой любви благодаря долгой невозможности встречи. Оба немолодые, с сильными и непростыми характерами, они сошлись стремительно, тут же и поженились. А куда тянуть в сорок лет? Однако прожили вместе супруги недолго. Уж очень оказались похожи своей вспыльчивостью и категоричностью. Изольда, в сущности, была таким же ворчливым холостяком, как и ее благоверный. Никто из двоих не хотел уступать — ни в главном, ни тем более в мелочах. В итоге они расстались, поровну поделив дочерей. Галина, дочь Изольды от первого брака, осталась с матерью, а Светлана, дочь Марка и Изольды, — с отцом. Это из нее Марк пытался вылепить настоящую супервумен, которая всегда и везде первая, без всякой надписи на футболке.
Много лет общие друзья были убеждены, что супруги пребывают в разводе. А в середине трудных девяностых вдруг выяснилось: официально брак Изольды и Марка не расторгнут! То есть запись о разводе в ЗАГСе им вроде бы когда-то сделали, причем честь по чести, однако штамп в паспорта так и не поставили. Супруги были сами в этом виноваты: затянули с уплатой пошлины, потом отвлекли неотложные дела, и в итоге про штамп все забыли. Надо же! Через двадцать лет эта забывчивость пришлась как нельзя кстати. По паспорту она была замужем, а про бумаги двадцатилетней давности, хранившиеся где-то в пыльных архивах ЗАГСа, никто и не вспомнил.
Изольда мечтала перебраться на Запад, поближе к дочерям и внучкам, покинувшим Питер в силу разных обстоятельств, о которых будет сказано ниже, но не знала как. Наличие де-факто отца-немца, нигде по документам де-юре не значившегося, такого права не давало. И тут Марк, вечно недовольный начальством и властями, объявил, что уезжает. Оказалось, по еврейской линии сделать это совсем не сложно. Причем можно ехать не в какой-нибудь далекий и жаркий, горластый, вечно воюющий Израиль, а в благополучную, тихую и относительно близкую Германию. В Европу, одним словом. Так отъезд стал возможен и для Изольды, его де-юре супруги. В общем, неожиданно оказалось: выгоднее быть женой российского еврея, чем незаконной дочерью российского немца, чтобы попасть в Германию на ПМЖ. Так Марк Аршавский с супругой Изольдой Гурко осели в конце девяностых в лагере для иммигрантских переселенцев…
— Говорят, трудности сближают, — попыталась Инна вновь заговорить в кафе о Марке. О «дяде Марке», как привыкла она называть его с детства.
— Нас они развели окончательно, — сухо отрезала Изольда и, подозвав официантку, заказала еще по пятьдесят граммов — уже не коньяка, а родимой русской водки. Чтобы не сразу заплакать.
Инна в каком-то оцепенении слушала рассказ Изольды. Как она решилась, как смогла в ее-то почтенном возрасте изменить судьбу? Перебраться в чужой, неприветливый к иммигрантам мир, поменять все: окружение, привычки, планы на будущее. Зачем? Чего ей в родном Питере не хватало? Ну, допустим, денег. Но и там, в Германии, по тамошним меркам, у нее евриков в обрез. Зато на чужбине и окружение другое, попроще и погорластее. И проблемы совсем иные: не как свести концы с концами на российскую нищенскую пенсию, а как сохранить достоинство и минимально пристойный уровень жизни в окружении «настоящих» граждан страны Евросоюза — немцев.
Про себя Инна знала совершенно точно: она никогда не смогла бы обменять свой, пусть многолюдный, несовершенный, шумный, суетливый мир — словом, родную Москву, — на любую, пусть самую благополучную, сытую и чистенькую заграницу. Отказаться от друзей детства и юности, которые понимают тебя с полуслова, от летних поездок к ним на дачу, от своих июньских дней рождения, собирающих душным вечером всю компанию в ее квартирке. Нет, это невозможно. Просто она не выжила бы там — в чужой враждебной среде. Не смогла бы… Что не смогла бы? А ничего не смогла бы: ни писать, ни легко общаться с людьми, как в Москве, ни радоваться жизни. Хоть и говорит по-немецки. Да при чем тут язык! Она просто дышать там не сможет! Будет постоянно, изо дня в день, чувствовать себя таджичкой-уборщицей, или нянькой-молдаванкой, или поварихой-хохлушкой, поступившей в услужение к нуворишам. Что ж, некоторые могут. И Изольда смогла… Понятно, что дочки в поисках лучшей жизни перебрались за границу, и ей, как солнечных дней в туманном Питере, не хватало общения с ее девчонками и с внучками, уже с акцентом говорившими по-русски. И все же, все же… Инна нюхом репортера чувствовала: в скоропалительном переезде ее тетушки в Германию кроется какая-то тайна.
