Она ушла.
Двигаясь с осторожностью, Джош принял душ и побрился, затем вернулся в спальню и открыл шкаф. То, что он там увидел, заставило его немедленно понестись на кухню с одним лишь полотенцем на бедрах и с жаждой убийства в сердце. Не ее, конечно. Владельца одежды.
— Я надеюсь, у вас есть брат, — объявил он, почти не осознавая чрезмерной свирепости в своем голосе, размахивая перед ней одеждой.
Она отвернулась от плиты и уставилась на него. Спустя мгновение сухо сказала:
— Нет, у меня нет брата. У меня также нет любовника. Это не моя квартира — она принадлежит подруге. Это одежда ее мужа.
— О, — сказал он. Жажда убийства уступила место внезапному любопытству. Он вспомнил, о чем подумал в душе. — Где вы спали?
— На кушетке. Идите, оденьтесь.
Джош удалился.
Повернувшись обратно к плите, Рейвен автоматически продолжила готовить завтрак. С приветом, решила она, улыбаясь. Мужчина, очевидно, был с приветом. Но он был, по крайней мере, симпатичным сумасшедшим. За исключением свирепого взгляда, брошенного на противника по бесславному состязанию по арм-рестлингу, прошлым вечером он ни разу не потерял самообладания.
И он был располагающе внимателен — кроме того случая, когда ему в голову пришла какая-то история, и он настойчиво рассказывал ее всем и каждому. Он был возмущен, когда деревянный индеец не засмеялся.
Рейвен подавила смешок.
Нет, решила она, в целом вечер был забавным. Она даже не сожалела о пропущенной вечеринке, несмотря на любые возможные последствия. Она должна была, конечно, сожалеть, что пропустила ее, и напоминать себе об этом. Могут возникнуть вопросы. Отстраненная, рациональная часть ее разума начала придумывать ответы, проверяя каждый на предмет возможных недостатков.
Остальная часть ее разума сконцентрировалась на нем. И она задалась вопросом, что собирается делать со своим сумасшедшим. Этим утром он казался довольно разумным. Но ведь онвыглядел разумным и вчера вечером. Отчасти. Его голос был странно хриплым всякий раз, когда он говорил с ней, но его тон был совершенно здравым, изложение ясным, никакого замешательства или забывчивости. Ничего нездорового, за исключением того, что он продолжал предлагать ей руку и сердце и бросать свое королевство к ее ногам.
Свое воображаемое королевство… так ей, по крайней мере, казалось. Допустим, мужчина сорит деньгами. И хорошо одет. Но когда незнакомец начинает предлагать женщине самолеты и бриллианты, то пора, по мнению Рейвен, насторожиться. Это, конечно, забавно, но заставляет насторожиться.
Рейвен очень хорошо знала, что вовсе не страдала комплексом Золушки. Она не жила мечтами о прекрасном принце, который вскружил бы ей голову и с ним ее жизнь стала бы легкой и беззаботной. Во-первых, в свои двадцать восемь лет она была убеждена, что принцы, прекрасные или нет, редко встречались в кругах, где она обычно вращалась. Во-вторых, праздная жизнь свела бы ее с ума за неделю.
Затем, против желания, она вспомнила Джоша Лонга с одним лишь полотенцем, сползающим с бедер. Он был высоким и худощавым, его широкие плечи и мускулатура убедительно говорили о деятельной, физически активной жизни. И его поразительно красивое лицо с чувственным ртом и теплыми, яркими синими глазами было создано, чтобы на него глазели женщины.
Его окружала аура уверенности и силы, которая нисколько не умалялась пьяными предложениями руки и сердца, смешными односторонними разговорами с деревянными индейцами и яростным соперничеством в арм-рестлинге. Пьяный или трезвый, он двигался словно кот… или король — грациозно, гордо, мощно, обманчиво неторопливо. Он был из тех людей, перед которыми другие инстинктивно расступаются.
Рейвен потрясенно покачала головой. Такого мужчину невозможно игнорировать. Даже если он и не был принцем, то, несомненно, являлся идеалом каждой женщины — высоким, темноволосым и красивым. И она должна была признаться, что польщена тем, что даже при сотрясении мозга и возможном сумасшествии он сосредоточил свое внимание на ней.
Бекон подгорал. Выругавшись, Рейвен перевернула его.
Тем не менее, у нее просто не было времени или энергии справиться с сумасшедшим поклонником с манией величия, не важно, насколько красив и очарователен он был.
Его непосредственное обаяние было тем, о потере чего она будет особенно сожалеть. Допустим, она предпочитала синеглазых и темноволосых мужчин, и была достаточно женщиной, чтобы высоко ценить красавцев, но ее в первую очередь привлекло именно его обаяние. Мужчины, которые населяли ее собственный мир, не слишком стремились быть обаятельными, а игры, в которые они играли, были опасными.
Рейвен вздохнула и выбросила из головы видение пронзительно-синих глаз. Сейчас было не время, совсем не время для личных желаний.
Вздохнув, Рейвен переложила бекон на бумажное полотенце, чтобы стек жир.
И, решив выбросить из головы бесполезные мысли, она стала снова размышлять о его поведении прошлой ночью.
Она была высокой, однако он был выше и, конечно, намного сильнее ее. Но он не воспользовался этой силой, чтобы получить то, чего явно хотел — она уже видела страсть в мужских глазах и узнала ее в его напряженном пристальном взгляде. Он делал предложение бесчисленное количество раз различными способами, игриво преследовал ее вокруг стола или двух, и говорил любому, кто его слушал, что она выходит за него замуж. То серьезный, то смешной, он добился того, что каждый в забегаловке подбадривал его.
Но ни разу, никоим образом, его преследование не было бестактным или грубым. Если он ругался, то мягко и без злобы. Далекий от любого физического воздействия, он касался только ее руки — с любопытным видом учтивого уважения и терпения, удивительно трогательным и заставляющим ее с удивлением сознавать его сдержанность. Ни одно вульгарное слово или глупая шутка не слетели с его губ. И, несмотря на то, что она удивленно отклоняла его предложения, он оставался неизменно дружелюбным.
И напоследок — он выглядел совершенно изумительно, когда был пьян.
— Выходите за меня.
Он, казалось, не очень изменился, протрезвев. Рейвен повернулась и оглядела его, высокого, темноволосого и красивого, стоящего в дверях кухни. Джинсы, решила она, превосходно подходили ему. На самом деле, если бы они подходили емуеще лучше, на улице на него бы толпой накинулись бешеные женщины.
Рейвен проигнорировала слабость в коленках так же, как проигнорировала ее, когда он появился в одном полотенце.
— Кофе там, — сказала она. — Наливайте. Завтрак готов.
