— Я собираюсь поискать место, где можно провести ночь, — просто призналась ему Кимберли. — В одиночестве.
— Ты проведешь ночь здесь. Со мной.
Последнее слово далось ему с трудом. Было бы легче, если бы она прокричала что-нибудь вроде «ни за что, будь ты хоть последним мужчиной на земле». С таким грубым протестом он смог бы справиться. Но Кавена охотно признался себе, что совсем не уверен, как обращаться с Кимберли, когда она в таком настроении, как сейчас. Он отпустил ее запястье, осознав, что рука его затряслась от избытка сдерживаемых эмоций.
Как только он освободил Кимберли, она повернулась и направилась к двери.
— Хватит, Ким. Ты не покинешь этот отель. Ради нас обоих, не дави на меня.
В своем голосе он расслышал смертельную угрозу и понял, что и Кимберли услышала ее, поскольку задержалась у двери и повернулась к нему лицом. Голова ее все еще была гордо поднята, но в глазах плескалась неуверенность. Прекрасный ход, Кавена. Сейчас ты принялся ее запугивать. Тонкости тебе в таких вещах и впрямь не занимать.
— Если собираешься меня запугивать, Кавена, давай начистоту. Что именно ты сделаешь, если я воспользуюсь правом покинуть эту комнату?
Он в гневе зажмурил глаза, а потом уставился на нее из-под прикрытых век. Отступись, Кавена, или совсем все порушишь. Дай ей время. Ей нужна небольшая передышка. Он с трудом заставил себя говорить спокойно.
— Если ты решительно настроена сбежать вместо того, чтобы остаться со мной на ночь, я позвоню портье и закажу для тебя другой номер.
Не дожидаясь от нее ответа, Кавена взял телефон с ближайшего столика. Кимберли наблюдала за ним в выразительном молчании.
По сути, размышлял Кавена несколькими минутами позже, препровождая Кимберли в другой номер дальше по коридору на этом этаже, у него создалось впечатление, что она не вполне понимает, как воспринимать его действия. Она явно не ожидала, что он без дальнейших возражений устроит ей отдельный номер. Открывая дверь, он посмотрел на нее сверху вниз.
— Не так я хотел, чтобы мы провели эту ночь. Ты ведь знаешь это, не так ли?
— И я не хотела, чтобы так вышло, Кавена. Как ты уже заботливо указал, я живу в вымышленном мире. Но фантазия, в которой я жила, была в реальной жизни, а не только в одной из моей книг.
— Будь ты проклята, — прохрипел Кавена и потянулся к Кимберли. Он привлек ее в свои объятия, не оставив ей ни малейшего шанса сопротивляться. В его поцелуе смешались гнев разочарования и огромная доля бурлящей ярости. Его губы накрыли ее рот с алчностью собственника, которую он не сделал попытки даже спрятать. Она могла выбрать этой ночью сон в одиночестве, но пойдет в постель со вкусом его на губах. Кимберли с ним не боролась, но, видимо, потому что он не позволил ей это сделать. Сейчас Кавену не интересовала ее реакция.
Единственное, что он желал — это оставить на ней свою печать так, чтобы та сохранилась до утра. Кавена хотел, чтобы Кимберли лежала без сна, думая о нем, понял он. Когда же, наконец, он отпустил ее, Кимберли отступила на шаг и, подняв руку, дотронулась до чувствительных губ. Кавене померещилось, что он никогда еще не видел у нее таких широко распахнутых и недоуменных глаз. Одно долгое мгновение они смотрели друг на друга, потом Кавена стряхнул наваждение.
— Спокойной ночи, ведьмочка. Ступай спать. Если сможешь.
Двумя часами позже беспокойство стало таким сильным, что Кавена понял, как ему поступить. Он совсем не мог спать, но ощущение неудобства возникло не из-за бессонницы. Что-то было не так. Не в силах больше терпеть, он выбрался из кровати, натянул брюки, башмаки и вышел в холл. Он опоздал. Кимберли покинула отель.
Какой же она была дурой, твердила себе Кимберли. Дурой, потому что думала, будто достигла какой-то редкой, волшебной близости с Дариусом Кавеной. Дурой, потому что позволила обманом заманить себя на эту очную ставку в Сан-Франциско. Дурой, поверив, что Кавена как-то может отличаться от других мужчин на его месте. Больше всего обидно, заключила уныло Кимберли, сжимая руль арендованной машины, что она как дура едет к побережью в час ночи. Но когда бежишь от собственной дурости, инстинктивно хочется поехать домой и спрятаться там. А если дом находится в ста пятидесяти милях, приходиться упорно ехать, пока не доберешься до него. Несмотря на паршивую погоду, Кимберли настойчиво боролась с дождем, так же как и с внутренней тревогой. При ее взвинченных нервах ей было недостаточно просто отказаться провести ночь с Кавеной. Ей необходимо было остаться одной, действительно одной. У Кимберли не было иллюзий насчет того, что случится, останься она в отеле. Желая удостовериться, не утихла ли ее злость, Кавена наверняка будет торчать у ее дверей, когда она утром откроет их. И будет ходить за ней хвостом, доказывая свою правоту, осуждая ее поведение, пока она, наконец, не признает, что он был прав. Кимберли выводила из себя мысль, что она, ослепленная счастьем, не заподозрила истинных целей этого путешествия в Сан-Франциско. Ей бы следовало больше обращать внимания на свои инстинкты. И, прежде всего, было столько свидетельств того, что это путешествие начиналось отнюдь не как романтическая поездка для двоих! Но она предпочла не замечать возрастающее напряжение и молчание Кавены. Когда теряешь от любви голову, то видишь то, что хочешь видеть, а не то, что есть на самом деле. Кавена прав в одном. Он мужчина и не может думать, как женщина. И что важнее, он не способен думать так, как она, Кимберли Сойер. Таков был итог. Он не думал так, как она. Временами он мог почти читать ее мысли, знать, что она думает, но это не значило, что он разделял те же эмоции или анализировал мысли таким же образом, как она. Он ведь не Джош Валериан. И столько раз твердил ей об этом, напомнила себе Кимберли. Она предполагала: тем самым он пытался предостеречь ее, что эта теплая совместная близость, которая в ее воображении начала возникать между ними, имеет свои границы. По правде сказать, Кимберли никогда и не путала его со своим выдуманным книжным героем. Было бы невозможно по ошибке принять Кавену за кого-нибудь, кроме него самого. Он был таким реальным, слишком живым, донельзя серьезным и воплощал в себе слишком сильное мужское начало, чтобы быть дублером Джоша Валериана или кого бы то ни было. Все в Кавене было уникальным, думала Кимберли, пока замедляла ход машины в ответ на усилившийся дождь. Вкус его губ, земной запах тела, ощущение того, как он впечатывает ее в простыни. Ей никогда не забыть его физическую сторону натуры. Но больше всего она будет скучать по непостижимым аспектам их кратковременных отношений. Черт возьми, подумала она, а ведь были моменты полного взаимопонимания. Она ведь не могла все их выдумать. Например, та ночь, когда он держал ее в объятиях и говорил, что знает, на что похоже нервное состояние после столкновения с насилием. Кавена утешал и подбадривал ее, и Кимберли знала, что он понимает, через что она прошла. Да и в других случаях, насколько помнила Кимберли, тоже. Он понимал ее необходимость побыть одной среди домашней суеты. Кавена спокойно и чутко прислушался к тому, как она настояла на установке некоторых правил для его рабочего времени. Как мог человек, который казался таким понимающим во многих случаях, поступить с ней так, как поступил вечером Кавена? Ответ был достаточно прост, подумала мрачно Кимберли. Он сам за нее ответил.
