«Не стану более, — отвечала она, — но я хотела сказать вам это, друг мой, один раз. Я знаю, что, если скажу вам что-нибудь однажды, вы не забудете этого никогда. Но вы правы, перестанем говорить об этом… Впрочем, я чувствую себя лучше, Неаполь пойдет мне на пользу. О, как давно я хочу увидеть Неаполь!..»
«Да, — продолжал я, прерывая ее, — мы уже скоро будем там. Мы найдем на зиму небольшой домик в Сорренто или Резине. Вы проведете там зиму, согреваемая солнцем, никогда не тускнеющим. Потом весною вы возвратитесь к жизни со всей природой… Но что с вами? Боже мой!..»
«О, как я страдаю! — сказала Полина, холодея и прижимая руку к своему сердцу. — Вы видите, Альфред, смерть ревнует даже к нашим мечтам, и она посылает мне боль, чтобы пробудить нас».
Мы пробыли в молчании до тех пор, пока пристали к берегу.
Полина хотела идти, но была так слаба, что колени ее подгибались.
Наступала ночь; я взял ее на руки и перенес в гостиницу.
Я приказал отвести себе комнату возле той, в которой поместил Полину. Давно уже между нами было нечто непорочное, братское и священное, что позволяло ей засыпать на глазах у меня, как на глазах матери.
Потом, видя, что она страдает более чем когда-нибудь, и не надеясь продолжить наше путешествие на следующий день, я послал нарочного в моей карете, чтобы найти в Милане и привезти в Сесто доктора Скарпа.
Вернувшись к Полине, я нашел ее лежащей и сел у изголовья ее постели. Мне казалось, что она хотела о чем-то спросить меня, но не смеет. В двадцатый раз я заметил ее взор, устремленный на меня с необъяснимым выражением сомнения.
«Что вам хочется сказать? — сказал я. — Вы хотите о чем-то спросить меня и не смеете? Вот уже несколько раз вы посмотрели на меня так странно! Разве я не друг, не брат ваш?»
«О! Вы более, чем все они! — отвечала она. — И нет имени, чтобы оно выразило, кто вы есть. Да, да, меня мучит сомнение — ужасное сомнение!.. Я объясню его после, в ту минуту, когда вы не осмелитесь мне солгать. Но теперь еще не время. Я смотрю на вас, чтобы видеть вас как можно дольше… смотрю, потому что люблю вас!..»
Я положил ее голову на свое плечо. Мы пробыли в таком положении целый час, в продолжение которого я чувствовал ее прерывистое влажное дыхание на моей щеке и биение ее сердца на своей груди.
Наконец она сказала, что ей лучше, и просила меня удалиться.
Я встал и, по обыкновению, хотел поцеловать ее в лоб, но она обвила меня руками и прижала свои губы к моим.
«Я люблю тебя!» — прошептала она в поцелуе и упала на постель.
Я хотел взять ее на руки, но она оттолкнула меня тихонько, не открывая глаз.
«Оставь меня, мой Альфред! — сказала она. — Я люблю тебя… я очень… очень счастлива!..»
Я вышел из ее комнаты. Я не мог оставаться там: слишком сильным было мое волнение, вызванное этим лихорадочным поцелуем. Возвратившись в свою комнату, я оставил общую дверь полуотворенной, чтобы бежать к Полине при малейшем шуме. Потом, вместо того чтобы лечь, снял сюртук и открыл окно, желая немного освежиться.
Балкон моей комнаты выходил на те очаровательные сады, которые мы видели с озера, приближаясь к Сесто.
Несколько статуй, стоящих на своих пьедесталах посреди померанцевых деревьев и олеандров, выделялись при лунном свете как белые тени.
Чем более я смотрел на одну из них, тем более зрение мое помрачалось, мне показалось, что она ожила и сделала мне знак, показывая на землю. Вскоре мне начало казаться, что она зовет меня. Я обхватил руками голову, мне показалось, что я уже сошел с ума.
Но тут я снова услышал свое имя: произнесенное жалобным голосом, оно заставило меня вздрогнуть; я вошел в свою комнату и прислушался. Опять произнесли мое имя, но очень слабо.
Голос доносился из соседней комнаты. Это Полина звала меня, и я бросился к ней.
Это была она… она, умирающая; не желая умереть одна и видя, что я не отвечаю ей, она сползла со своей постели, чтобы найти меня. Она стояла на коленях на полу…
Я бросился к ней, хотел взять ее в свои объятия, но она сделала мне знак, что хочет о чем-то спросить меня…
Потом, не в силах говорить и предчувствуя свою кончину, она схватила рукав моей рубашки, обнажив при этом недавно закрывшуюся рану, которую месяца три тому назад проделала пуля графа Ораса; показывая мне пальцем на рубец, она закричала, откинулась назад и закрыла глаза.
Я перенес ее на постель и успел прижать свои губы к ее губам, чтобы принять последнее ее дыхание, не потерять ее последнего вздоха.
Воля Полины исполнена: она покоится в одном из тех восхитительных садов, с видом на озеро, среди благоухания померанцевых деревьев, в тени миртов и олеандров.
— Я это знаю, — сказал я Альфреду, — потому что приехал в Сесто через четыре дня после твоего отъезда и, не зная еще, кто покоится там, уже молился на ее гробнице.
Остросюжетная повесть «Полина» («Pauline») впервые была опубликована в 1838 г. в Париже издательством Дюмон (Dumont) в сборнике «Фехтовальный зал» («La Salle d’armes») вместе с повестью «Паскуале Бруно» и историческим очерком «Мюрат» (автор включил впоследствии этот очерк в сборник «Знаменитые преступления», и в его составе он будет опубликован в настоящем Собрании сочинений).
Время действия повести: 1832 г. — декабрь 1834 г.
Неоднократно издававшийся перевод повести на русский язык был для настоящего Собрания сочинений тщательно сверен с оригиналом (Paris, Michel Lévy Frères, 1861) Г. Адлером и впервые выходит без каких бы то ни было купюр.
I
… рядом с фехтовальным залом Гризье… — Гризье, Огюстен Эдме Франсуа (1791–1865) — знаменитый французский фехтовальщик и учитель фехтования; по профессии перчаточник, он, тем не менее, уже в нач. XIX в. прославился как искусный мастер владения шпагой, одерживая многочисленные победы в самых престижных состязаниях Франции, а затем Бельгии; в 1819 г. уехал в Россию, где первым организовал публичные состязания по фехтованию и даже выступал в паре с великим князем Константином Павловичем (1779–1831); ему же было поручено основать на Неве первую в стране школу плавания; воспоминания о десятилетнем пребывании Гризье в России послужили Дюма великолепным материалом для его романа «Записки учителя фехтования» (1840), написанного в форме мемуаров их героя; по возвращении в Париж он открыл свой знаменитый фехтовальный зал, который посещали многие известные люди того времени; с 1839 г. Гризье — преподаватель Национальной консерватории музыки и декламации, а позже — Политехнической школы; в 1847 г. в Париже была опубликована его книга «Оружие и дуэль» («Armes et le duel»), носившая как исторический, так и несколько дидактический характер (в ней автор пытался доказать всю бессмысленность дуэлей).
