Соседки по общежитию сначала радовались, что маленькому Кешке снова повезло, но с каждым разом они все больше косились на него, будто его везение отнимало шансы у кого-то другого. Стоило сыну Ларисы Мошкиной появиться на общей кухне или во дворе старой пятиэтажки, как именно здесь вскоре начинало происходить что-то необъяснимое: то ниоткуда вспыхивал пожар, то происходила утечка газа, а то и вовсе прорывало водопроводную трубу.
Когда же странному счастливчику исполнилось десять лет, то его стали за глаза обвинять во всех бедах, которые происходили в округе. Если у кого-то из его обитательниц общаги случалась ссора с кавалером или рождался мертвый ребенок, то молва обвиняла в этом никого иного, как Кешку из тринадцатой комнаты.
К десяти годам невинный младенец стал изгоем, и суеверные женщины боялись разговаривать с ним и строго-настрого запрещали своим детям приближаться к нему. Если в детстве в комнату Мошкиных почти каждый день приходили соседки со сладостями и игрушками, то теперь их жилище все обходили стороной.
«Либо ты съезжаешь отсюда со своим отродьем, либо вам не жить,» – популярно объяснили невезучей Лариске, у которой, кроме злосчастного сынка, объявился еще и муж-зэк. Семье Королевых, которая воссоединилась, несмотря на все невзгоды, ничего не оставалось, как покинуть и подмосковные Мытищи, и родную страну.
Бригада «скорой помощи» доставила переохлажденного пациента в ближайшую детскую больницу, но тут его наотрез отказались брать без документов. Сам Королев в это время все еще был без сознания.
– Что вы к нам всех бомжей везете! – возмутилась медсестра в регистратуре. – Ну и что с того, что вы его на соседней улице подобрали! Везите его в Первую градскую – там всех принимают.
Два хмурых фельдшера, больше похожие на могильщиков, чем на сотрудников медслужбы, снова закатили носилки в белый автомобиль. Путь их теперь лежал почти через весь город, со всеми его светофорами и утренними пробками.
– Ну что же вы, мужики? Надо было сразу констатировать факт смерти, – подсказал угрюмым сослуживцам возмущенный водитель. – Теперь три часа потеряем коту под хвост!
Чтобы сэкономить время, шофер включил сирену и «мигалку». «Скорая» неслась по «встречке», обгоняла троллейбусы и наезжала на тротуары. В тот момент, когда машина совершила очередной опасный маневр, пассажиров тряхануло так, что не подающий признаков жизни пациент свалился с носилок и сломал себе ногу. От боли он пришел в сознание и застонал.
– Да не ори ты! – прикрикнул на него фельдшер, сидевший к нему спиной. – Фамилию лучше вспоминай!
– М-мышиный Король, – прошептал чудом выживший юноша.
Наконец, его довезли до старого здания с обшарпанным фронтоном. В приемном покое к тому времени уже собралось не меньше трех десятков страждущих – бомжей и прочей городской голытьбы. Когда-то эти люди были вполне достойными гражданами, и возможно, среди них были даже поэты. Теперь же все они угрюмо поглядывали на вновь прибывшего парня, который норовил попасть на прием без очереди. Его стоны раздражали всех в очереди, и его уже несколько раз просили замолчать.
К счастью, работники медслужбы уговорили знакомую регистраторшу побыстрее оформить их груз. Юноше сделали анализ крови, диагностировали пневмонию, сепсис и перелом левой лодыжки.
– Ну, парень, ты счастливчик! – присвистнул молодой доктор, опасливо косясь на татуировку. – Эх, молодежь! Зря вы калечите себя в подпольных салонах! Ничего удивительного, если у тебя окажется еще и гепатит.
Инок с трудом открыл глаза и заметил, как за плечом мужчины в голубой униформе стоит кто незримо-белый.
Дед Мошкин воспринял исчезновение внука как долгожданное событие. Молодой родственник, которого он уже не считал родным, больше не бесил его своими причудами и выходками.
Кража десяти тысяч рублей, обнаруженная ветераном как раз накануне странного исчезновения виновника, вызвала его особый гнев. Он так переволновался, что целый день пролежал в постели, глотая нитроглицерин. Когда же этот ненавистный внук не появлялся дома уже двое суток, то дед вздохнул с облегчением:
– Слава тебе, Господи! Наконец-то ты избавил меня от лукавого! И поделом тебе, Ирод!
Мошкин приготовился к долгожданному звонку из морга. Однако, ему позвонили не санитары, а психиатр из ведомственной поликлиники, в которую он однажды лично водил Иннокентия на осмотр. Врач интересовался, почему они больше так и не появлялись.
В ответ подполковник в отставке промямлил что-то невыразительное насчет занятий в колледже, но тут же прикусил язык: не в меру радетельный доктор мог ведь позвонить и в колледж! Обещав вскоре снова прийти на прием с внуком, Анатолий Кузьмич понял, что пора искать его самому.
Он обзвонил все морги, но за последние трое суток ни в один из них не поступало тело с татуировкой в виде уродливой мыши. Мошкин уже хотел отправиться в милицию с заявлением на розыск, но поразмыслив, отложил эту идею: он чувствовал, что пока не следует связываться с официальными инстанциями. Его бывшие сослуживцы могли бы не понять, как кадровый чекист упустил мальчишку, и задать ему слишком много вопросов, на которые он, Кузьмич, никогда бы так и не ответил. Он решил сперва лично обойти все городские психиатрические клиники, благо в огромном городе их было не больше дюжины.
В третьей по счету лечебнице ему вдруг повезло: пожилая медсестра, взглянув на фотографию юноши с «конским хвостом» и услышав про татуировку, сообщила, что в Первую градскую, где подрабатывает санитаркой ее племянница, недавно поступил похожий пациент. В тот же вечер ему, действительно, позвонили из больницы, и велели привезти документы внука.
Съездив по указанному адресу с нужными бумагами, старик Мошкин вдруг направился не домой, а на Абельмановскую заставу, в Покровский ставропигиальный монастырь. На днях он прочел в книге почтенного старца, что именно в этом монастыре находятся мощи святой Матроны Московской – заступницы всех болящих.
В храме, который по своей архитектуре чем-то напоминал больницу, случайный посетитель приобрел самую большую свечу и поставил ее перед чудотворным образом, на котором преподобная старица была изображена с закрытыми очами. Среди всех святых у нее было самое доброе лицо. Глядя на него, заклятый атеист Мошкин вдруг осознал, что его собственная спокойная старость находится теперь в руках его непутевого внука, и он стал неумело молиться за здравие раба Божия отрока Иннокентия.
Стоя перед иконой с закрытыми глазами, старый чекист вдруг вспомнил свое голодное послевоенное детство, детдом в Хохловском переулке и нянечку Матрену Ивановну. У той женщины тоже было простое русское лицо и жилистые, натруженные руки. Иногда она совала ему в кулак маленькую безвкусную булочку и второпях крестила. Много позже, уже состоя на службе в органах, лейтенант Мошкин узнал, что эти булочки называются просвирки, и что религиозный элемент придает им чудодейственную силу. И вот теперь бывший детдомовей стоял перед образом святой Матроны и плакал чистыми и искренними слезами. В последний такое с ним было семьдесят лет назад, когда он узнал о смерти матери.
