Она вытащила коробочку из пакета, открыла ее, Достала тюбик. Проверяя Гриффа, она внимательно прочитала надпись на упаковке. Дважды.
Боясь, что слишком долго возится, она поспешила выйти из ванной, откинула простыню и легла на кровать. Затем сняла трусики и сунула их под матрас, как и в прошлый раз. Натянула простыню до талии, затем еще выше.
Она закрыла глаза и попыталась расслабиться, унять бурное дыхание. Сердце билось слишком быстро. Ждать, пока он войдет, было настоящей мукой.
Что он там делает?
Конечно, она знала, что он делает. Но как именно? Сидит? Или лежит на диване? И вообще, стесняется ли он? Есть ли у него хоть какие-то сомнения в своих возможностях? И гадает ли он, о чем думает она, пока ждет его?
Ни сегодня, ни в прошлый раз она не слышала, чтобы из гостиной доносились какие-то звуки, и поэтому решила, что он предпочитает журналы, а не видео.
Или ему вообще не требуется ни то, ни другое — он просто фантазирует, придумывает собственные сладострастные картины. Наверное, у него было много женщин. Когда он был звездой футбола, женщины должны были вешаться на него. Вне всякого сомнения, многие и сейчас вешаются. Должно быть, у него есть выбор из сотен эротических воспоминаний.
А какие женщины нравятся ему? Высокие или миниатюрные, стройные и спортивные или пышные и полногрудые, блондинки или рыжие? Или брюнетки?
Стук был тихим, но все равно заставил ее вздрогнуть. Она сделала глубокий вдох.
— Входите.
Он шагнул в комнату. Несмотря на то что в доме больше никого не было, он закрыл дверь. В небольшом пространстве спальни он даже без ботинок выглядел очень высоким. Когда он шел к кровати, их взгляды на долю секунды встретились. Он сел на край кровати спиной к ней.
Помешкав несколько секунд, он немного приподнялся и стянул с бедер джинсы, затем спустил их вниз и оставил лежать на полу. Ей показалось, что он также снял носки, но она не была в этом уверена.
Он начал залезать под простыню, а потом что-то пробормотал, но она не разобрала что. Она перевела на него взгляд, чтобы переспросить, но в этот момент он просунул большие пальцы под резинку трусов и спустил их.
Она заметила границу загара на талии. Какой резкий контраст между коричневой кожей выше границы и белой — боже правый — ниже. А затем подол его рубашки опустился.
Он приподнял простыню и скользнул под нее.
— Вы ею воспользовались?
— Да.
Больше не произнеся ни слова, он перекатился на нее и раздвинул ее колени своими. После первого толчка головка его пениса вошла в нее. И все. Она закрыла глаза и отвернулась, но чувствовала, что он смотрит на нее со злостью и смятением.
Опершись на одну руку, он просунул вторую между их телами. Она напряглась. Но он не коснулся ее, а лишь короткими, быстрыми рывками погладил себя. Его пальцы несколько раз скользнули по ее коже.
Потом она почувствовала, как напряглись его мышцы. Его дыхание стало неровным и жарким. Он тихо застонал, сразу же убрал руку, до конца вошел в нее и разрядился.
Рука, на которую он опирался, согнулась. Он навалился на нее, все шесть футов его тела. Загорелая кожа и белая кожа. Он сделал глубокий вдох, а затем медленно выдохнул. Подвинул правую ногу. Крепкая, мускулистая, шероховатая от покрывавших ее волос, его нога прижималась к внутренней поверхности ее бедра. Его рубашка стала влажной от пота Через футболку эта влага проникла к ее коже. Она чувствовала запах его пота. Мыла. Спермы.
Он поднял голову и начал вставать, но затем вновь рухнул на нее. Лаура, не понимая, что происходит, попыталась оттолкнуть его.
— Тихо! — рявкнул он.
Теперь она поняла, в чем дело. Одна из ее цепочек обмоталась вокруг пуговицы его рубашки. Он возился с ней, тихо ругаясь, пока не освободился.
Он надел трусы — меньше чем через пять минут после того, как снял. Лаура отвела взгляд, но боковым зрением следила за всеми его движениями, которые были резкими и порывистыми, как у человека, едва сдерживающего раздражение.
Он запихнул рубашку в джинсы, как будто злился на нее. Затем быстро застегнул ширинку, но с пряжкой ремня вышла заминка. Справившись, он подвинул пряжку на место и повернулся к Лауре.
— Почему вы мне солгали?
— Я не воспользовалась ею, потому что боялась, она повлияет.
— Вы чертовски правы, она повлияла бы. Именно поэтому я принес ее.
— То есть я боялась, что она помешает зачатию.
— Я же объяснил, что нет.
— Она могла повлиять на подвижность сперматозоидов. Или еще на что-то. Я не знаю, — оправдывалась она. — Я просто хотела исключить случайности.
— Ну а я не хотел еще раз причинять вам боль, — горячность этих слов удивила ее, впрочем, как и его. Они умолкли. Наконец он сказал: — Послушайте, я знаю, что вы невысокого мнения обо мне. Вы считаете меня отверженным. Преступником. Большим тупым футболистом. Ну и ладно. Думайте, что хотите. Мне наплевать, пока вы платите деньги.
Он умолк, чтобы перевести дыхание, а когда заговорил снова, его голос звучал хрипло:
— Но я причинил вам боль. Теперь дважды. И мне обидно, если вы думаете, что мне это нравится. Потому что это не так.
— Вам это должно быть безразлично, — она села, по-прежнему прикрываясь простыней.
— Нет.
— Нет, должно быть! — Он провоцировал эмоциональную реакцию, но она не хотела испытывать по отношению к нему никаких чувств, даже гнева. — Все это никак не должно влиять на ваши или мои чувства.
— Я понимаю. Но если вы хотите, чтобы все происходило именно так, почему по крайней мере не помочь самой себе? Почему вы не смотрите эти грязные фильмы? — Он поднял руки, не давая ей возразить: — Ладно, забудьте. Забудьте.
Он замолчал, сделал несколько глубоких вдохов и заговорил снова.
— Никаких эмоций. Прекрасно. Мне тоже это ни к чему. Никаких поцелуев и ласк, потому что… Потому что… Я понимаю, почему не нужны поцелуи и ласки, ясно? Но почему бы по крайней мере сначала не поговорить?
— Зачем?
— Затем, что вы, может быть, перестанете съеживаться, а у меня пропадет ощущение, что я вас насилую.
— Я не воспринимаю это как изнасилование.
— Вы меня не обманете, — усмехнулся он. — Вы даже не смотрите на меня.
Она бросила на него выразительный взгляд, но не осмелилась вслух произнести то, о чем подумала, — если они будут смотреть друг на друга, станет не легче, а труднее.
Похоже, он тоже это понял, потому что отвернулся и вполголоса выругался. Затем он поднял лицо к потолку, уперся ладонями в бедра и резко выдохнул. Взъерошил пальцами волосы.
— Боже, — произнес он. Через некоторое время он опять посмотрел на нее. — Я вхожу сюда, мы практически не смотрим друг на друга. Вы лежите, молча и неподвижно, как будто то, что вам предстоит, хуже смерти. И что, по-вашему, я должен чувствовать?
