— Боже, — произнес он. Через некоторое время он опять посмотрел на нее. — Я вхожу сюда, мы практически не смотрим друг на друга. Вы лежите, молча и неподвижно, как будто то, что вам предстоит, хуже смерти. И что, по-вашему, я должен чувствовать?
— Мне безразлично, что вы чувствуете.
Это было неправдой, но она не могла признаться ему в этом. На самом деле его участие тронуло ее, и это была опасная сентиментальность. Они не могут быть друзьями. Или врагами. Они друг для друга никто. Между ними не должно быть ничего, кроме полного безразличия, — в противном случае она не сможет вернуться в этот дом.
— Это биология, мистер Буркетт, — ее лицо было безразличным, тон холодным. — И ничего больше.
— Тогда почему бы мне не спустить в бутылочку, а потом передать ее вам? Вы ясно дали понять, насколько вам неприятно, когда я лежу на вас. Признайтесь, вы дернулись, когда я опустил руку. Черт возьми, вы прямо-таки запаниковали, когда ваша цепочка зацепилась за мою пуговицу. Если все это так ужасно, зачем вы себя заставляете?
— Мне казалось, что вы это уже поняли.
— Вы были за рулем в ту ночь, когда ваш муж перестал быть мужчиной. Бедняга. Это крест на всю жизнь. Наверное, это ваше искупление. Трахаться с таким подонком, как я. Правильно?
Он разбередил открытую рану, и, защищаясь, она нанесла ответный удар:
— А вам не все равно, с кем заниматься этим? Лишь бы была возможность?
Его лицо приняло такое же холодное выражение, как и ее. Кожа на лице натянулась, слегка изменив положение синяков.
— Я не соглашался на оскорбления.
— А я не обещала вести вежливые беседы. Перестаньте беспокоиться по поводу моих чувств и просто…
— Исполняйте роль жеребца.
— Именно на это вы согласились.
— Я пересматриваю наше соглашение. Мне не нужно это дерьмо.
— Нет. Только наши миллионы.
Несколько секунд он пристально смотрел на нее, а потом отвернулся. Двумя широкими шагами он пересек комнату, подошел к двери и распахнул ее с такой силой, что она ударилась о стену и отскочила.
— Я бы послал вас, леди, но вы там уже были.
Выходя, он громко хлопнул парадной дверью, полагая, что был здесь в последний раз. Даже если он захочет вернуться, чего никогда не произойдет, такого расставания будет достаточно, чтобы уволить его.
Уволить его? Как будто это обычная работа. Как будто условия его найма были оформлены документально. Он представлял себе, как может проходить собеседование у будущего работодателя.
— Ваше последнее место работы, мистер Буркетт?
— Мне платили за то, что я трахал жену богатого психа.
— Так-так. И вы не справились с этой работой?
— О, нет. Отлично справился.
— Тогда какова же причина вашего увольнения?
— Я вышел из себя и поругался с ней.
— Понятно. А от вас требовалось лишь приходить, держать рот на замке и просто трахать ее?
— Совершенно верно.
— Вы не очень-то понятливы, правда, мистер Буркетт?
— Вероятно, нет.
Это выглядело как третьесортная шутка.
Скорее всего, она оставила свою машину за домом, где он останавливался в прошлый раз, потому что его красная «Хонда» была единственной машиной на подъездной дорожке к дому. Дойдя до нее, он уже подумывал о том, чтобы вернуться, войти в дом и извиниться. Он все еще был зол как черт, но он не мог позволить себе злиться. Цена гнева составляла полмиллиона долларов сейчас и миллионы в будущем. Не стоит оно того. Совсем не стоит.
Он повернулся и направился назад к дому, но заметил то, что мгновенно заставило его остановиться.
Родарт припарковался за полквартала от дома. В лобовом стекле его машины отражались листья деревьев, и поэтому Грифф не видел водителя. Но Родарт высунул руку из окна и махнул, приветствуя его.
Грифф мгновенно забыл об извинениях перед Лаурой Спикмен. Он подбежал к «Хонде», вскочил в нее и включил зажигание. На дорожке остались следы шин, когда он резко сдал назад. За мгновение проехав небольшое расстояние, разделявшее машины, он остановился в нескольких сантиметрах от радиатора оливкового седана Родарта и еще на ходу выскочил из «Хонды».
Родарт ждал его. Двигатель его машины работал на холостых оборотах, но стекло водителя было опущено. Гриффу потребовалось все его самообладание, чтобы не схватить Родарта за горло и не вытащить его через окно.
— Ты долбаный трус, Родарт.
— Пытаешься меня оскорбить?
— Для расправы с мужчинами ты нанимаешь горилл. Женщин ты бьешь сам.
— Кстати, как там твоя любимая шлюха? — Родарт засмеялся, заметив, как лицо Гриффа исказилось от гнева. — Ладно, я немного отвлекся. Почему ты не сообщил обо мне в полицию?
— Так решила Марша.
— Ручаюсь, ты не возражал, ведь так? От одной мысли о вмешательстве полиции у тебя очко играет, правда? Что касается нападения на тебя, я слышал, что это пара бывших фанатов.
— Это были профессионалы.
— Откуда ты знаешь?
— За этим стоял ты.
— Но ты не написал заявление в полицию, — Родарт погрозил ему пальцем. — Могу поклясться, ты ничего не сказал своему адвокату. И инспектору по надзору. Джерри Арнольду, если я не ошибаюсь?
— Ты знаешь, как зовут моего инспектора по надзору? — вырвалось у Гриффа, но он тут же пожалел об этом вопросе. Этим он выдал свое удивление и тревогу по поводу того, насколько хорошо Родарт осведомлен о его жизни.
— Я многое о тебе знаю, номер десять, — ухмыльнулся Родарт.
Наверное. Наверное, он следил за ним, потому что в противном случае он не знал бы, что Грифф сидел в спорт-баре в тот вечер, когда на него напали головорезы. Он не нашел бы его сегодня, на этой улице. Он не знал бы, что сейчас…
Боже.
Но прежде чем Грифф успел осознать все ужасные последствия, он услышал голос Родарта:
— Единственное, чего я не знаю, это имя твоей новой зазнобы.
Грифф быстро повернул голову и увидел, что машина Лауры Спикмен задом выезжает по дорожке.
К счастью, она поехала в противоположном направлении.
— Агент по продаже недвижимости, — сказал Грифф. — Показывала мне дом.
— Ты подыскиваешь дом, не успев поселиться в квартире из двух уровней? — усмехнулся Родарт.
— Как выяснилось, я не в восторге от соседей.
— Где ты взял денег на все эти крутые игрушки? Музыкальный центр. Телевизор с большим экраном. И все такое.
Мозг Гриффа лихорадочно работал. Ему хотелось впечатать свой кулак в рот Родарта, потому что каждое вылетавшее оттуда слово усиливало его тревогу. Родарту известно, где он живет. Известно, как он тратит деньги. А теперь он знает об этом доме. Но больше всего его тревожила мысль, что он может узнать о его договоре со Спикменами.
