— Чаю мы выпьем с удовольствием.
Нина накрыла на стол, думая о чем-то своем, вроде бы даже забыв, что мы сидим непрошеными гостями в ее кухне, разлила чай, но к своей чашке не притронулась. Поводила пальцем по столу и сказала:
— Степан был очень странным ребенком.
— Странным? — переспросил Герман, а женщина прикрыла глаза ладонью и легонько их потерла.
— Он был… другим.
— Послушайте… — Герман готов был сорваться, но я коснулась его плеча, призывая к терпению.
— Вы знаете, —-усмехнулась Нина, — сначала мне даже нравилось, что он такой. Тихий, спокойный, молчаливый… ребенок, с которым нет никаких хлопот. К чужому ребенку не так легко приспособиться, особенно если ему уже одиннадцать и где-то рядом живет его мать, которая его бросила.
— Он очень переживал? — спросила я.
— Внешне — нет. Он вообще редко показывал свои чувства. Я понятия не имела, о чем он думает, но подозревала, конечно, что мальчик страдает. Мой муж был ему хорошим отцом, и я старалась, как могла. Но мать — это мать.
— И когда начались странности? — все-таки вмешался Герман.
— С самого первого дня. Просто поначалу я не обращала на них внимания. Не хотела обращать.
— У Степана случались приступы агрессии? — продолжила я задавать вопросы.
Нина вновь усмехнулась.
— Он не дрался с мальчишками, не мучил животных, не стрелял из рогатки в воробьев. Говорил мало и всегда спокойно. Даже если возникала ссора с друзьями. Впрочем, друзей у него не было. Поначалу он вроде бы общался с соседскими мальчишками, но очень скоро они стали его сторониться.
— А причина?
— Они его боялись.
— Тихоню, который не дрался и даже голоса никогда не повышал? — У Германа это, похоже, в голове не укладывалось, но я уже поняла, что имеет в виду Нина.
— Я его тоже боялась, — сказала она. — Очень. Сначала не отдавая себе отчета. Просто когда он был рядом, возникало чувство дискомфорта. А потом поняла: я его боюсь. Он смотрел и улыбался, странной такой улыбкой. И появлялось ощущение, будто ты ничто, просто мусор у него под ногами. И становилось страшно, потому что этот мусор он раздавит не задумываясь. Я терпела сколько могла и потом наконец честно сказала мужу, что боюсь находиться в квартире с мальчишкой. Игорь, конечно, уверял меня в абсолютной нелепости всех моих страхов, но… очень скоро я поняла: он тоже боится, хотя и не хочет себе признаться в этом. Потом мы уже ничего не обсуждали, но держались настороже, уверенные, что однажды он нас попросту убьет. Не из-за обид, наследства и прочего в том же духе, без причины, просто так. Когда Степке исполнилось пятнадцать, муж врезал замок на двери нашей комнаты, и с тех пор мы, прежде чем лечь спать, тщательно проверяли, заперта ли дверь, но все равно вздрагивали по ночам от малейшего шороха. И никогда не оставались наедине с мальчишкой.
— А вы не пробовали к врачу обратиться? — спросил Герман, его тон прозрачно намекал, какого именно врача он имеет в виду и кому в семействе этот доктор был необходим.
— Я несколько раз водила мальчика к психиатру, — словно не уловив иронии, спокойно ответила Нина. — К нескольким психиатрам. Все они были убеждены, что у него все в порядке, более того, он на редкость рассудителен, спокоен и добродушен, а если у кого-то и есть проблемы, так это у меня. Прямо они об этом не говорили, зато начинали задавать вопросы: какие у меня отношения с мужем, есть ли свои дети… Очень скоро стало ясно: он проведет любого. И в психушке куда быстрее окажусь я. Он наблюдал за моими стараниями с усмешкой, ни слова не сказав, смотрел и улыбался по обыкновению. Тогда я попробовала договориться с его матерью, чтобы она забирала его хотя бы на время. Но она была слишком занята своими проблемами, заваливала его подарками и уезжала. Только когда умер Игорь, ей пришлось взять на себя заботы о сыне. Я твердо сказала, что он уже взрослый и должен жить самостоятельно. По крайней мере не со мной. И даже ее угрозы лишить меня квартиры не помогли. Претендовать на квартиру от имени сына она все-таки не стала, но в первый год я не могла жить спокойно. Боялась, что он вернется. Иногда вздрагивала, потому что мне казалось: он стоит у меня за спиной. Я и сейчас боюсь… — Она замолчала, и мы некоторое время сидели в тишине.
Я поднялась и направилась к двери, Герман, чуть замешкавшись, пошел за мной, его, должно быть, удивляло, что женщина не задала нам ни одного вопроса, даже не поинтересовалась, кто мы такие. Уже стоя в дверях, я оглянулась, Нина продолжала сидеть в той же позе, сосредоточенно разглядывая нетронутую чашку.
— В кои-то веки психиатры оказались правы, — проворчал Герман, заводя машину. — По этой бабе психушка плачет. День, считай, потеряли и ничего не узнали.
— По-моему, она сказала достаточно, — возразила я.
— Подросток держал в страхе двоих взрослых, просто улыбаясь? Ценные сведения.
— Тебе не доводилось сталкиваться ни с чем подобным, вот ты и отказываешься верить, что такое возможно.
— А ты, конечно, веришь? Я забыл, ты же у нас с дьявольским отродьем на короткой ноге… Лично я предпочел бы вполне конкретные сведения: где следует искать этого типа. Придется все-таки вернуться к моему плану и напрягать медиамагната. Если мы установим местонахождение Упырихи, то при известном везении будем знать, где сейчас ее сын.
Герман отправился на встречу с приятелем, в доме появился часа через два весьма собой довольный. Медиамагнат, по его словам, немного покапризничал, но обещал помочь. Теперь оставалось только ждать. Я-то думала, на осуществление плана Германа потребуется несколько дней, но уже к вечеру ему перезвонили. Идею сделать большое интервью с Агнией Дорт издательство восприняло на «ура», в настоящее время писательница находится в своем загородном доме, но может в любой момент приехать в Москву для встречи с журналистами. Услышав это, Герман досадливо чертыхнулся.
— Выходит, им тоже неизвестно, где она. Приехать в Москву Упыриха может из любой точки земного шара.
Наутро Герман с мрачным видом бродил по дому, а ближе к обеду сказал:
— Давай прокатимся в деревню. Что, если она действительно там?
Безделье его заметно тяготило, и я, подумав, что небольшая прогулка пойдет ему на пользу, согласилась. Впрочем, мысль, что Агния Дорт вернулась в имение, вовсе не казалась фантастической.
День выдался жарким, со стороны реки доносился радостный визг детворы. Мы шли к усадьбе по колено в траве, машину оставили недалеко от дороги за густо разросшимся кустарником, джип можно было увидеть, лишь случайно на него наткнувшись. Герману все эти предосторожности казались излишними, пришлось воззвать к его здравому смыслу: если Упыриха вернулась, то Карпецкий тоже может быть здесь. Обратит внимание на машину и, встретив ее после этого в городе, наверняка насторожится.
