– Давай, – торопил ее Сергей, – вспоминай. Леня Шмыгун, это я уже знаю. Коммерческий директор. Зачем он приезжал?
– Привозил какие-то ведомости на подпись. – Кира потерла о колени руки. Руки замерзли так, что даже сквозь джинсовую ткань чувствовалось, какие они холодные – как змеиная кожа. – Я должна была подписать просто для проформы, Костик уже все подписал. Я совсем не помню, что это за ведомости. Ерунда какая-то.
– Так. Кто еще?
– Верочка Лещенко приезжала, показывала какой-то материал. Она у нас такая… энергичная и все боится впросак попасть, со мной каждое слово согласовывает. Аллочка Зубова. Она только на работу пришла, и ее Костик ко мне прислал, чтобы я ее определила к месту, она с месяц по разным отделам шаталась.
Сергей знал, что в комнате «с витражом» орудовал мужчина, и отпечаток ноги в грязи – примерно как у него самого, сорок четвертого размера, – он рассмотрел очень внимательно, но слушал Киру не перебивая.
– На, мам. – Тим сунул Кире свитер, влез с ногами на гобеленовый диван, повозился, устраиваясь, накрылся пледом и уставился на отца круглыми блестящими глазами – приготовился слушать.
Сергей вздохнул:
– Кто еще?
– Валентина, – вдруг вспомнила Кира. – Она сказала, что одной ей скучно, и лучше бы она с Тимочкой поехала, чем бабушку от работы отрывать, привезла пирогов, с Виленой Игоревной посидела…
– А… Батурин?
– Гришка? – как будто удивилась Кира. – Нет. Не приезжал.
– Точно не приезжал?
– Тим, как это говорят?
– Сто пудов, – ответил сын и опять захохотал. Ему было очень весело. – Можно – ясный перец.
– Ясный перец, не приезжал, – повторила Кира.
– Сосед мне сказал, что видел его, – бухнул Сергей, – твоего Батурина. Он за газетами ходил, а Батурин стоял возле калитки.
– Не было Батурина, – выговорила Кира. Речь давалась ей с трудом от страха, который вдруг навалился на нее. – Не приезжал.
– Аристарх Матвеевич сказал, что он не заходил в дом, потому что на дорожке не было следов. Он назвал его приметы – хромает и с палкой.
– Я его не видела! – крикнула Кира. – Он не приезжал!
– Да, – непонятно буркнул Сергей.
Тот человек в окне не был похож на Батурина хотя бы потому, что бежал так, что Сергей не смог его догнать, а Батурин ходить-то едва может, не то что бегать.
В детстве у Сергея была собака Дик. Это была замечательная чистопородно-помойная собака, очень сообразительная и предприимчивая. По ночам Дик шатался по поселку в компании таких же балбесов, как и он сам, а к утру являлся завтракать. Бабушка, завидев за забором черный крендель залихватски закрученного хвоста, начинала браниться и грозить палкой. Крендель моментально раскручивался, превращаясь в обвисший меховой мешочек, а Дик начинал изо всех сил хромать. Он хромал так натурально и артистично, что бабушка, бросив палку, принималась его лечить и кормить, а он снисходил до ее хлопот, полузакрыв измученные глаза и тяжко вздыхая. Правда, иногда он забывал, на какую ногу хромал, и начинал хромать на другую, но бабушка все равно верила.
А если Батурин – это собака Дик?
– Почему он приехал и не зашел? – сам у себя спросил Сергей. – Зачем стоял у калитки? Долго стоял. Аристарх Матвеевич успел вернуться со своей газетой, а он все стоял. Зачем? Если ему нужно было… подсмотреть за тобой, почему он не пошел на участок, ведь следов-то сосед не заметил!
– Подсмотреть? – переспросила Кира. Почему-то ей все не удавалось согреться, даже свитер не помогал. Дурацкие браслеты, которые она никогда не снимала, холодили и без того холодную кожу.
Сергей задумчиво налил в чайник воды и пристроил его на подставку. Тим вдруг до слез зевнул и повыше натянул плед.
Конечно. Предыдущую ночь он проторчал на лестнице и днем замучился от переживаний – приедет отец или нет, станет ли ужинать, уедет ли на ночь, – а теперь, когда тепло и спокойно, когда родители разговаривают, неважно о чем, спать хотелось просто чудовищно.
Спать нельзя. Он уснет и проспит все на свете – вдруг нужно будет что-то предпринимать, отводить беду, отвлекать, караулить, задабривать! Он только немножко подремлет, чуть-чуть, под старым пледом, до чая, и так, чтобы они все время были у него на глазах.
– Тим спит совсем, – издалека проговорила мать.
– Не трогай его, – сказал отец тоже издалека.
Кира подсунула Тиму под голову вытертого медведя в фартуке. Этого медведя на его рождение прислали дальние родственники из Курска. Сергей отлично помнил, как ходил на почту за посылкой. В ней был медведь и огромные красные крепкие курские яблоки. Они пахли даже сквозь заколоченный деревянный ящик. Сергей никогда потом не видел таких яблок.
Как же так получилось, что нынче он – чужой человек, и нет у него никаких родственников в Курске, и тещи нет, и тестя нет! Все бывшее – родственники, яблоки, квартира, гобеленовый диван, на котором они занимались любовью с бывшей женой.
У него теперь… эта… как ее… Инга, вот кто.
– Послушай, – быстро сказал он Кире, – послушай меня. Я тебе расскажу.
– Что? – спросила она шепотом.
– Никто не видел, чтобы в наш подъезд входил чужой. Я спрашивал у Марьи Семеновны и у соседей из одиннадцатой квартиры. Марья Семеновна не видела никого, кроме Валентины, которая с ней попрощалась, няньки с ребенком из восьмой и бабульки Евсеевой. Да, и твоего козлину.
– Сергей!
– Его так Тим называет, – моментально оправдался бывший муж. – Вроде все свои. Еще Данила Пухов приезжал в восемь, а мне сказал, что вернулся в одиннадцать.
– Который с третьего этажа?
– Да. Врать ему вроде бы незачем. Забыл? Или не хотел говорить?
– Почему не хотел?
– Я не знаю, Кира, – нетерпеливо ответил Сергей, – я ничего не знаю! Мимо Марьи Семеновны незаметно проскочить невозможно. Значит, были только свои. Значит, редакционные дела ни при чем. Значит, незачем было лезть к нам на дачу, выкручивать шурупы и шарить в бумагах!.. Но ведь кто-то влез!..
– А если Марья Семеновна… отвлеклась? – предположила Кира. – Она же не сидит в будке круглые сутки!
– Не сидит, – согласился Сергей, – только такие, как Марья Семеновна, никогда не отвлекаются. Они даже в сортире особую дырочку проковыривают, чтобы удобнее было наблюдать. Чтоб, так сказать, все время на посту!
– Черт тебя побери.
– Не меня, – гаркнул он с раздражением, – тебя вместе с твоими проблемами!
Странное дело, но она промолчала.
Раньше она всегда точно знала, когда нужно промолчать, а когда можно и возразить, «подцепить», «наехать» без тяжких и необратимых последствий.
Потом ей стало все равно, и последствия в самом деле оказались тяжкими и необратимыми.
