Потом ей стало все равно, и последствия в самом деле оказались тяжкими и необратимыми.
– Кира, – недоуменно позвал Сергей, не ожидавший, что она промолчит. Он и про ее проблемы сказал специально, чтобы затеять перепалку. – Ты чего?
– Хочешь кофе?
– Что? – изумился он.
– Кофе. Хочешь? Я сварю.
– Хочу, – быстро согласился он.
Она взялась за него крепкой рукой с двумя золотыми браслетами, поднялась и нашарила тапки. Он смотрел на ее руку с браслетами, на сильную шею, на выстриженный затылок, и в голове у него вдруг помутилось.
Зря он спал с ней накануне. Он как будто вспомнил ее, и весь день прятался от этих воспоминаний, путался в каких-то других воспоминаниях, и вот где они его настигли – те, самые опасные.
В его бывшей кухне, рядом с гобеленовым диваном, на котором под пледом спал его сын в компании с вытертым медведем.
– Сереж, достань банку.
– Какую банку?
– Боже мой, банку с кофе. Она на полке, за тобой.
Кира проворно поставила на стол две большие кружки – одна из них была его собственная, с надписью «Серый волк, зубами щелк!». Кира иногда звала его Серым в давние-предавние времена.
– Ты же хотела варить, – сказал он хрипло.
– Ты же не любишь сваренный, – с сахарницей в руке она подошла к нему и близко на него посмотрела, – ты же любишь из банки, как все особи с неразвитым вкусом. И чтоб сахару побольше.
– Как все особи с неразвитым вкусом, я люблю еще воблу с пивом, – зачем-то добавил он.
– Я знаю.
Кира сунула сахарницу на стол, схватила бывшего мужа за свитер и притянула к себе. По правилам игры, установленным пятнадцать лет назад, следующее движение должен был сделать он, и он его сделал.
Они целовались долго и со вкусом – никто не умел так целоваться, как они, и Сергею даже в голову не приходило, что он может так целоваться, например, с Катей…
Ах нет, с Викой.
С Ингой, вот как.
Весь Кирин затылок с коротким и колючим ежиком волос помещался у него в ладони, и он все смотрел в ее закинутое к нему лицо, бледное, с синевой вокруг глаз, и длинная челка разлетелась, когда он на нее дунул, и Кира прижалась к нему еще теснее, когда он, изловчившись, поцеловал ее за ухом, как она всегда любила.
Оказывается, он все забыл – как она пахнет, как дышит, какая у нее мягкая и гладкая кожа под подбородком, как бьется на виске синяя жилка, как теплеют прохладные щеки, и загораются мочки ушей с двумя серьгами в каждой, как она прижимается к нему, ногами, грудью, и он совсем перестает соображать, потому что он никогда не мог соображать рядом с ней, и как только они добирались до постели, он моментально терял всякий контроль над собой, и ей это нравилось, и она никогда его не останавливала, и, только пожив без нее, он понял, какая это, черт побери, редкость – такой сказочный, отчаянный, искренний секс, какой был у них все пятнадцать лет!
Они остановились одновременно.
– Мы не можем, – сказала Кира.
– Да, – согласился Сергей.
Дыхание чуть-чуть сбивалось, но он справится с ним.
Он был уверен, что справится. Еще бы он не справился!.. Вот сейчас и справится, через секунду!..
Он злобно потянул носом, ненавидя себя за слюнтяйство. Кира взяла его за руку, повернула и стала смотреть в ладонь.
– Почему ты ко мне пристаешь?
Потому что я тебя люблю, чуть было не ответил Сергей. Потому что я замучился без тебя. Потому что год – это очень долго, а мы не виделись гораздо больше, чем год. Мы перестали разговаривать и смотреть друг на друга задолго до развода. Потом мы возненавидели друг друга, но, кажется, это были не мы.
Или мы?
Кира взяла его за щеки и прижала лбом к своему лбу. Он старался не делать никаких движений, чтобы не увязнуть еще глубже, так, что не выберешься.
– Серый, я… так давно… ужасно давно…
– Давно, – согласился он.
– Ты… не приставай ко мне… я не справлюсь, а потом…
– Да, – опять согласился он.
Легко было говорить себе, что он не должен, не может, что больше никогда и ни за что. Он наклонился и потерся щекой о ее щеку.
– М-м… – выдохнула она.
Чайник на заднем плане бурно задышал и щелкнул кнопочкой.
Кира оторвалась от Сергея, метнулась к холодильнику и распахнула его.
– Хочешь колбасы? – спросила она оттуда.
– Нет.
– А йогурта?
– Нет.
– А сыра?
– Кира, закрой холодильник и сядь, – велел он, строго контролируя каждое слово. – Я тебе обещаю. В общем, я постараюсь.
– Хорошо, – согласилась Кира, – только ты рассказывай мне про убийство и больше ни о чем не спрашивай. Ладно?
– Ладно. Ты не знаешь, зачем мы развелись?
– Сергей!
– Да, – быстро сказал он и потер лицо, – про убийство так про убийство. На чем мы остановились?
Они остановились на том, что он стал прижимать ее к себе, и тереться щекой о ее макушку, и целовать за ухом, и она обнимала его и даже несколько раз переступила ногами, чтобы быть поближе к нему.
– Как ты думаешь, разбудить его?
– Пусть спит.
– Он хотел чаю.
– Кира, он же не проспит здесь всю ночь! Проснется, и дадим ему чаю.
– Он так тебя ждал. Рыдал из-за того, что тебя не было.
– Я приехал.
Он приехал, сел рядом с ней на пол и стал ее качать, как маленькую, а потом повел в ванную и ужинать, и беда отпустила, вынула из Киры кривые желтые когти, перестала терзать, хоть на время.
– Что ты говорил про редакционные дела и про то, что здесь были только свои?
– Марья Семеновна сказала мне, что не было чужих. В твоих бумагах мог копаться только кто-то из редакции, правильно? Ну, потому что никому из наших соседей нет дела до твоих бумаг на даче в Малаховке!
– Конечно, нет, – согласилась Кира.
– Вот и выходит черт знает что! – выпалил Сергей, злобно прихлебывая огненный кофе. – В подъезде никого из редакционных не было. В Малаховке был кто-то из редакции. И дальше что?
– Что?
Он раздраженно пожал плечами.
Кира поболтала ложечкой в своей чашке. Она растворимый кофе терпеть не могла, хотя все пятнадцать лет совместной жизни с любителем кофе из банки честно пыталась приучить себя к нему.
– Сереж, а может, в Малаховке был вор? Ну, обычный дачный жулик. Сейчас кругом полно жуликов.
Сергей опять посмотрел на нее жалостливо – студентка оказалась даже более тупой, чем профессор предполагал поначалу.
– Обычному дачному жулику не нужны бумаги из письменного стола. Обычный дачный жулик не ездит на машине. И машина какая-то улетная, не вот тебе «Запорожец»! Кроме того, я совершенно уверен, что в нашем подъезде вчера был чужой. Несмотря на Марью Семеновну.
– Какой чужой?
– Такой. У соседей собака.
Кира улыбнулась:
– Я знаю. Мася. Помнишь, она Тимку тяпнула? Мы только-только переехали, сто лет назад.
