Но при слове «кухня» мысли снова вернулись к последней разборке с женой. Он решил, наконец, объясниться с супругой, как только придет в себя и отоспится.
За окном, между тем, мелькали неоновые вывески ресторанов, кафе и прочих увеселительных заведений. Максим вдруг вспомнил свой первый год в столице. Тогда он работал, как каторжный – только семья и служба, никаких развлечений. Из родного Питера за ним бдительно приглядывали целых четверо родственников.
Все резко изменилось, когда ему на погоны упала четвертая звездочка. Отныне его мало заботила родственная бдительность. Поглядывая на старших товарищей по службе, молодой питерец стал выстраивать собственную жизненную стратегию.
В детстве он увлекался компьютерными стрелялками, но попав на реальную службу, потерял к виртуальным играм всякий интерес. Когда у тебя на боку пистолет Ярыгина, а в еженедельнике – три раза спортзал и два раза тир, то это снимает стресс лучше любого джойстика. Если же стресс все-таки накапливался, то Часовник предпочитал поверенные способы релаксации: баню, водку и женщин.
Жена, точно служебная собака, делала стойку, чуя запах алкоголя и парфюма. Она все больше устраивала истерики и даже грозилась написать ему на работу. Супруг, изголодавшийся по развлечениям, ринулся наверстывать упущенное с энтузиазмом неофита.
– Успокойся, дорогая, – не выдержал он позавчера. – Займись воспитанием детей, а не шопингом!
– Учи, Максим, это в последний раз! – огрызнулась супруга.
– Ах ты, б… – сорвался он на крик. – Да катись ты со своими подозрениями! Хоть до Питера! А о детях я сам позабочусь! Закон на моей стороне!
Телеведущая хлопнула дверью кухни так, что в ней задрожало стекло.
– Все, кажись, приехали! – прервал его невеселые мысли водитель. – Вот он, этот «Огонек», товарищ капитан.
Из окон клуба валил дым. Толпа ошарашенных посетителей с криками вываливалась на улицу через единственный выход. Люди поскальзывались на мраморных ступенях и падали не то от потери равновесия, не то от удушья. Издалека послышался нарастающий вой пожарной сирены. На часах руководителя спецоперации было одиннадцать двадцать.
38
За двадцать минут они с трудом обогнули площадь и выехали на бульвар, к большому офисному центру. В поздний час здесь светились лишь редкие окошки. Когда-то в одном из зданий находилось известное на всю Москву казино, но теперь неоновые вывески зазывали лишь в рестораны и кофейни.
– Куда едем? – спросил Анзор, припарковав машину у тротуара.
Мамцуров огляделся. «Хвоста» за ними не было. Видимо, никто из сотрудников еще не сообразил, что они вышли из горящего здания через заднюю дверь.
Когда в здании «Огонька» взвыла пожарная сигнализация, он понял, что его вот-вот примутся искать. Схватив чемодан, он велел Анзору уходить по-английски, не предупреждая даже начальника охраны. По пути к выходу ловкому секьюрити удалось отключить камеру наблюдения.
Сориентировавшись по навигатору, Мамцуров зачем-то спросил его:
– У тебя же есть запаска, да?
Анзор удивился:
– А зачем, шеф? Нормально едем! Куда дальше?
Тельману некогда было объяснять непонятливому родственнику, что запасное колесо нужно ему совсем не доля того, чтобы устроить шиномонтаж прямо под окнами бизнес-центра. Дерзкий план созрел в его голове в первые секунды пожара. Пока они добрались сюда, он лишь обдумал детали.
– У нас с тобой самое большое двадцать минут, – медленно произнес он. – Если будут спрашивать, где были, скажи, что возил меня в спортивный центр на массаж с… – Он посмотрел на мобильник, – с одиннадцати до двенадцати.
– Да, шеф, хорошо. В «Голден боди» ездили?
– Да. Поехали, но не доехали.
– А почему?
– А потому что мне позвонили из «Огонька» и сказали, что там начался пожар.
Анзор закивал понимающе. Мамцуров продолжал:
– Наша задача – спрятать товар там, где никто не станет его искать.
– Да! – обрадовался водитель.
Ему совсем не хотелось просто так расставаться с чемоданом, который стоил не меньше пятисот тысяч гринов.
– Тут налево будет парк. Когда остановишься, быстро доставай колесо и проколи его. Потом бери его и беги за мной. Смотри, чтобы нас никто не заметил! Поехали!
Анзор так и не понял, что именно задумал шеф.
Когда-то Тельмана Исмаиловича Мамцурова звали Мышу Мацаба. Он был родом из маленького горного селения, что раскинулось неподалеку от священного монастыря Новый Афон. В детстве ему казалось, что край его земли очень близко – надо лишь дойти до реки Бзыбь, которая несла свои бурные воды в Черное море. Там, за рекой, был уже другой мир – с высокими домами, торговыми улицами, широкими пляжами и женщинами, которые раздеваются почти догола. Мир Мышу Мацаба был совсем не похож на тот дальний мир. Он каждое утро помогал матери выгонять трех коров на пастбище, а вечером гнал их обратно. Только после этого мать кормила его ужином. Из молока они делали сыр, который продавали на базарчике возле монастыря. Там всегда было много туристов – скупых, но доверчивых. Еще мать он колол грецкие орехи, а мать делала из них длинные конфеты. «Чурчхела!» – вспомнил он название любимого лакомства и усмехнулся: как же давно это было!
– Откуда вы приехали? – спрашивал туристов Мышу.
Покупатели были из Ленинграда, Новгорода и других городов, но больше всего – из Москвы.
– Я когда вырасту, тоже в Москву поеду! – говорил им гордый абхазский юноша.
Туристы улыбались и фотографировались с ним на фоне горных вершин и связок чурчхелы.
Окончив школу, Мышу отправился в Гагру отрывать для себя новый мир. Дядя устроил его в автокомбинат, который обслуживал горсовет и другие учреждения.
– Ора! – сказал он племяннику. – Я тебя на престижную работу беру. Смотри, не подведи!
Юному горцу доверили мыть черные «Волги» и менять масло.
Осенью его забрали в советскую армию, и он сам попросился в танкисты. Его направили в Россию, почти в самую Москву. В девяносто первом, когда до приказа оставалось всего три месяца, им отдали приказ: срочно выдвинуться в город! Мышу обрадовался: вот повезло, Москву посмотрю!
Дело было летом, в августе. На улицах было полно народа, как в выходные на базаре. Люди мешали «Уралам» и БМП и даже бросали им какие-то тряпки на лобовую броню.
– Э, мужики, что происходит? – спрашивал Мышу русских парней –тезку Мишу-наводчика и Валю-командира.
Но мужики и сами ничего не понимали и лишь просили его ехать поаккуратнее. Мише-москвичу стало вдруг очень страшно, и он от страха чуть не наложил в штаны. Правда, может и не только от страха – им тогда не разрешали открывать люк, и они до одури надышались маслом и горючкой. Через два дня им велели возвращаться в дивизию, и Мышу расстроился: он так и не увидел Москву.
