Она чуть не сказала – «помешательства», но вовремя проглотила опасное словцо, которое, конечно, мигом привело бы Алексея в исступление. Но вышла из неловкого положения без малейшей заминки:
– …ведения, которое внушает вам такую тревогу, – именно та картина Васнецова, которая находится в нашем художественном музее. Во-первых, вы ведь рветесь именно туда, а не в какой-то там дом-музей. Во-вторых, вы в состоянии, так сказать, невесомости говорили о совах, о тумане и полете в высоте. Насколько я понимаю в психологии, именно в состоянии неконтролируемого бреда бо…
Алена снова чуть не совершила непростительной ошибки, едва не ляпнув: «больные», однако снова очень лихо проскочила опасное место:
– …льшинство людей проговаривается о самом тайном, сокровенном, о том, что способно навести на верный след. В-третьих, Галина, дочка ваша, обмолвилась, что Лариса в последнее время очень увлекалась сказками. Еще один прямой намек! И ваш сосед, ну, этот Николай Дмитриевич, гистолог он, что ли, по профессии, брал у вас почитать книгу «Язычество древних славян». Не знаю, кому она принадлежала, вам или вашей жене, но мне почему-то кажется, что именно Ларисе. У меня создалось впечатление, что она писала или собиралась писать какую-то работу, которая касалась магических знаков, изображенных на изнанке ковра-самолета и придающих ему некую волшебную двигательную силу. Кстати, ничего удивительного в такой теме нет: если академику Проппу позволено было на полном серьезе исследовать роль Бабы-яги как привратницы царства мертвых, то почему сотрудник художественного музея Лариса Стахеева не могла исследовать влияние узоров, изображенных на изнанке васнецовского ковра-самолета, на его, так сказать, потолок высоты, скорость полета и аэродинамические функции? И если бы вы поискали среди каких-то бумаг вашей жены, вы бы, может, нашли некие записи… Думаю, Лариса интересовалась картиной Васнецова очень глубоко, очень серьезно. Возможно даже, что она не просто статью, а диссертацию собиралась писать. И знаете, почему я так думаю? Только вы не обижайтесь, ладно? У меня складывается совершенно фантастическое впечатление, что именно чрезмерный интерес вашей жены к данной картине повлиял на ваш… ну, так сказать, выбор объекта разрушения.
– То есть хотите сказать, что она мне при жизни настолько уши прожужжала этим ковром, что я на его почве спятил? – снова усмехнулся Алексей, но на сей раз без всякого ехидства и довольно криво. – Ну так вот что я вам скажу: я о картине Васнецова от вас впервые в жизни – понимаете, впервые в жизни услышал.
– Ну, значит, было какое-то опосредованное влияние, – упрямо произнесла Алена, нипочем не желая расставаться со своей догадкой. – Быть может, Ларисина смерть и страдания, которые вам пришлось в связи с нею перенести, произвели такое странное влияние на ваш мозг. Разрушительное влияние! Кстати, а почему вы ни разу не говорили мне, что Лариса работала в художественном музее?
– Да как-то к слову не пришлось, – отвел глаза Алексей, но тут же резко повернулся к Алене: – А, что врать! Потому и не говорил, чтобы вы именно такого вывода не сделали – о семейном, так сказать, сдвиге по фазе. Главное, вы все точно угадали: Лариса была явно не в себе. Но, слово даю, я не знал, из-за какой именно картины ее так в дугу гнуло. Она очень многое от меня скрывала, и, если вела какие-то записи, я о них ничего не знаю. Думаю, что и Галина тоже не знала, она видела только внешние проявления помешательства: что мама сказки читает запоем. Однако Лариса читала не только сказки, не только Рыбакова. Она читала все, что могла достать, о славянских рунах – Асова какого-то, Пенина, если не ошибаюсь, потом еще Егора Классена, это уж вообще позапрошлый век, ну и так далее. Редкие книжки ей в библиотеке добывала Майя Климова – они дружили с Ларисой, ну а у Майи, в свою очередь, есть подруга в нашей областной библиотеке.
– Точно, – кивнула Алена. – Есть. Я ее знаю, Елизаветой Петровной ее зовут.
– Вы с Майей-то о Ларисе успели поговорить? – спросил Алексей. – Или только о берлинской лазури беседовали?
Алена усмехнулась. Алексей опять ехидничает? Ну так получи, фашист, гранату!
– Только собиралась, – ответила Алена с самым невинным видом. – Но не успела. Ваш звонок помешал.
Батюшки-матушки! Ну что за мужчина нынче нежный пошел – залился краской, аки красна девица! Ох, кажется, неспроста Майя чирикала с Алексеем по телефону так нежно и ласково. Ох, неспроста! Что-то здесь есть, да, что-то есть между ними двумя. И, возможно, было при жизни Ларисы…
Ого! А не Майя ли та загадочная дама, к которой хаживал Алексей от жены? Не ее ли он не хотел впутывать в темную историю с гибелью Ларисы? Вообще-то да, в том есть свой резон: в алиби, которое подтвердила бы Майя, мало кто поверил бы – работала вместе с погибшей, крутила роман с ее мужем… Кто знает, не сговорилась ли парочка убрать с пути мешающую жену? Ведь только в известной поговорке говорится: жена, мол, не стена, подвинется, а на самом деле законные жены – та-а-ки-ие несдвигаемые стены, что порою никаким тротиловым эквивалентом их с места не сковырнешь.
И тогда приходит на помощь окованный железом, старинный, тяжелый сундук…
Глупость! Редкостная глупость!
В любом случае – Алексей вернулся домой на час позже того времени, когда умерла Лариса. Это установлено. И вот еще что, кстати! Его любовница была замужем, именно поэтому он и не захотел ее вмешивать в свою защиту. А Майя – одинокая, что удостоверили две музейные дамы. Кроме того, любовница Алексея уехала из Нижнего в Питер, Майя же никуда не делась. Итак, бывшая дама сердца Алексея не Майя. Ну и слава Богу. Алене, конечно, чужие любовные дела глубоко до лампочки (вернее, высоко!), но все же ей не хотелось бы в милой и, такое ощущение, глубоко несчастной женщине видеть этакую змею-разлучницу, которая втихомолку затаскивает в свою постель мужа подруги. В жизни самой Алены не столь давно произошло аналогичное событие, поэтому она вполне могла бы рассказать всем желающим, каково бывает, когда человек, который составляет для тебя весь смысл существования… когда этот человек – и твоя ближайшая подруга… и представляешь, как они, наслаждаясь друг другом, со снисходительными или уничижительными, без разницы, смешками обсуждают тебя и радуются, что смели тебя со своего пути…
– Майя – чудесный человек! – внезапно проговорил с вызовом Алексей и, к счастью, сбил Алену с той проторенной дорожки, по которой она уходила в дебри своего неизбывного отчаяния. Слишком часто уходила! – Несчастный человек, замкнутый, но такая светлая душа… О мертвых, конечно, или хорошо, или… но я иногда поражался, как у нее вообще хватало терпения на Ларису. Она ведь чуть не плакала, пока вспоминала о ней, когда мы втроем собрались, чтобы…
