Он был высоким, пластичным, за его почти кошачьей грацией явно чувствовалась сила, хотя он, видимо, старался это скрыть. У него были необыкновенные глаза: глубокие, умные, загадочные, даже когда в них появлялся оттенок безумия или злости. Если бы Изабелла была лет на десять моложе и не вышла замуж за такого достойного человека, как лорд Хью, она вполне могла бы сама увлечься этим притягательным и таким непредсказуемым человеком.
И все же, несмотря на свои, несомненно, привлекательные черты, он совершенно не подходил ее единственной дочери и был крайне опасен для мира и спокойствия ее нового дома.
Она могла бы довольно легко от него избавиться. Одно только слово мужу, и этого шута в тот же миг отправят обратно к королю. Хью едва терпел Генриха и был весьма подозрителен во всем, что имело к нему хоть какое-то отношение. Поэтому все, что ей надо сделать, — это слегка намекнуть на неблаговидное поведение мастера Николаса, чтобы никогда больше его не увидеть.
Однако с таким королем, как Генрих, надо было вести себя очень осторожно. Ее новый муж был мудрым человеком, в этом она уже успела убедиться, но он был в то же время солдатом — прямым и честным в словах и делах. А Генрих до мозга костей человек власти, то есть коварный, лживый и лицемерный — и очень опасный. Хью даже не пытался скрыть своего прохладного отношения к монарху, значит, его жена должна была следить за тем, чтобы он не сжигал за собой все мосты. От этого зависело благополучие ее нового дома, всех близлежащих владений и, что не менее важно, возможность спасти дочь от нового нежеланного брака.
А потому в настоящее время маленькая, грязная, заброшенная часовня Святой Евгелины могла немного подождать. Она так долго была лишена заботы и внимания, что еще несколько дней ничего не изменят. Если у Изабеллы будет время, она сможет пойти и помолиться этой могущественной святой о благополучии ее дочери. У святой Евгелины не было детей, но она была весьма заботливой и умной молодой женщиной, и если бы какая-нибудь святая могла бы присмотреть за Джулианой, то пусть уж это была бы сама Повелительница драконов.
Опыт подсказывал Изабелле, что Джулиана сейчас нуждается в любой помощи, как от сил этого мира, так и того.
Никто не обратил внимания на Джулиану, когда та бежала по коридорам замка Фортэм. В эти дневные часы все были заняты своими заботами, и падчерица хозяина не могла вызвать слишком уж сильного интереса. Никто не взглянул на нее дважды, никто не заметил ее растрепанных волос, помятого платья, тем более что Джулиана быстро шла, потупив глаза и изо всех сил стараясь быть незаметной.
Но вот беда, она совершенно не помнила, где находится комната Николаса. В прошлый раз она легко нашла ее, потому что ей подсказал Бого. Но, к сожалению, она очень плохо ориентировалась в пространстве. В замке Фортэм было ни много ни мало целых пять башен, и Джулиана понятия не имела, в какой именно заперли несчастного шута.
В то же время она прекрасно понимала, что не может ни у кого спросить о нем. К тому времени, когда она обошла почти всю третью башню, она едва не рыдала от отчаяния. Ей казалось, что все самое плохое уже случилось.
Но она ошибалась. Открыв последнюю дверь в третьей башне без всякой надежды на то, что эта темная комната обитаема, Джулиана вдруг оказалась лицом к лицу с самим настоятелем аббатства Святой Евгелины. Святой отец стоял полуобнаженный. Его белая кожа была исполосована красными рубцами — явными следами жестокого избиения.
Джулиана застыла в ужасе как раз на то время, за которое плеть, управляемая чьей-то рукой, успела вновь опуститься на спину священника.
— Я раскаиваюсь в своих грехах, о мой возлюбленный Иисус! — воскликнул аббат возвышенным, но несколько неуверенным тоном, и Джулиана поняла, к своему облегчению, что его глаза закрыты, а сам он пребывает в некоем священном экстазе и просто не может ее видеть. — Еще!
Плеть снова хлестнула по его спине, и на месте удара проступила свежая кровь. Джулиана почувствовала, как сжался ее желудок, как дрожь прошла по всему телу. Она вдруг с изумлением поняла, что аббат на самом деле получает удовольствие от этого мучения.
Она попятилась, истово благодаря всех святых за то, что священник ее не заметил, когда вдруг увидела, что плетку держит в руках мальчик. Это был юный Гилберт, новый оруженосец лорда Хью, именно он резко, наотмашь хлестал священника. Он отнюдь не пребывал в экстазе, как его жертва, и хорошо ее видел. Он поймал изумленный взгляд Джулианы и просто пожал плечами, как бы объясняя, что всего лишь выполняет просьбу святого отца.
Джулиана не подумала даже закрыть дверь за собой, боясь, что этим движением или скрипом двери привлечет внимание аббата. Она просто пятилась и пятилась, подобрав юбки, пока не уперлась спиной во что-то твердое.
Поспешно обернувшись, она едва смогла сдержать возглас удивления, оказавшись лицом к лицу с братом Бэртом. Он приложил палец к губам, призывая ее к молчанию, а затем обошел ее и осторожно прикрыл дверь в комнату, где находились мальчик и священник.
— Пойдемте со мной, — прошептал он едва слышно. Джулиана кивнула и последовала за монахом вниз по винтовой лестнице. Монах заговорил только тогда, когда они спустились во двор и вышли на благословенный солнечный свет.
— Отец Паулус верит в благотворное влияние телесных наказаний на душу, — произнес он едва ли не извиняющимся тоном. — Он чувствует, что таким путем — через боль и умерщвление плоти — он становится ближе к Богу. Вы не должны осуждать его, он один из немногих, кто верит, что путь к Богу лежит через боль и страдания, и это вполне возможно.
— Я не смею судить святого отца, — сказала Джулиана, внутренне содрогнувшись от своей очередной лжи.
Она уже давно для себя решила, что аббат жестокий, бесчеловечный монстр, и то, что он наслаждается болью, просто подтвердило правоту ее суждения.
Монах благодушно кивнул.
— Разумеется, нет, вы хорошая девочка, леди Джулиана. Но что вы искали здесь, в башне, когда наткнулись на отца Паулуса? Может быть, я могу вам быть чем-нибудь полезен?
Джулиана неуверенно посмотрела на него. Брат Бэрт был полной противоположностью аббату, и все же — можно ли довериться ему? Сказать ему о священном сосуде? Но что, если он просто заберет кубок и уедет, оставив ее без всякой надежды обрести свободу и покой? И не останется ли онемевший мастер Николас без помощи, во власти своего короля и хозяина?
Но все же часть правды лучше, чем явная ложь.
— Я искала мастера Николаса.
— На что вам этот шут? Он заперт в своей комнате за упрямство, и я сомневаюсь, что вашему отчиму понравится, если к нему будут ходить гости.
