Какое-то время волчицы то проваливаются в сугробы, то выскакивают из них, но постепенно они все же приближаются к окраинному домику. И вот уже близок его почти заметенный плетень. Вдруг окно домика разбивается вдребезги – бесшумно, пугающе летят в стороны осколки стекла, – и на снег, вышибив мощной грудью ветхую оконницу, выпрыгивает большой серый волк. Волчицы от неожиданности замирают, а он какое-то мгновение глядит на них исподлобья, потом резко отворачивается и кидается прочь, к закраине леса, которая темнеет далеко позади дома. Он мчится, словно не касаясь сугробов, а волчицы и шагу сделать не могут, потому что тонут в снегу, вязнут в нем.
А между тем солнце садится, мгновенно падают сумерки. И серая тень тает в них. И тогда одна из волчиц садится на лапы, задирает морду к белому серпику молодого месяца, который вдруг четко проглянул на почерневшем небе, и начинает выть. А другая просто ложится на снег, сворачивается клубком – да так и лежит, несмотря на то, что поднявшаяся поземка заметает ее, заметает с головой…
Лида проснулась с таким сердцебиением, что села и какое-то время давила руками на грудь, словно боялась: вот сейчас сердце выскочит, выскочит…
Ничего, обошлось. Перевела дух, легла на спину, выпростав руки поверх одеяла и пытаясь успокоиться.
Сон как сон, ничего в нем нет страшного. Даже очень красивый сон, хотя и мрачновато-фантастический такой, в стиле не то Фарли Моуэта, не то Джека Лондона. Однако антураж вполне родимый, деревенька уж такая а-ля рюс, что дальше некуда! Причем полное впечатление, что Лида уже видела раньше эти закраины леса, похожие на крылья огромной птицы, и эту беспорядочную россыпь домиков видела…
Она уже начала задремывать вновь, когда вдруг вспомнила, что приснилась-то ей, оказывается, деревня, где стоял теткин дом. Лида получила его после теткиной смерти. Деревня называлась смешно – Авдюшкино, и последний раз Лида там была уже глубокой осенью, после первых заморозков, когда ездила насобирать калины.
С чего бы это вдруг ей приснился старый дом? И какие-то волчицы – красные, фантастические… И серый волк… Серый…
Она вдруг вскочила, еще не вполне осознав, что собирается сделать. Кинулась в коридор, зажгла свет, открыла нишу, где на гвоздиках, вбитых в изнанку дверцы, висели все ключи: запасные от квартиры и от почтового ящика, а также ключи от подвала, от чердака, еще какие-то старые, просто так, на всякий случай, оставленные еще теткой… На каждом гвоздике была заботливо наколота бумажечка с соответствующей надписью: «Чердак», «Подвал», «Почта». Была здесь и бумажка с надписью: «Авдюшкино». Однако ничего, кроме бумажки, на гвозде не оказалось. Ключ от деревенского дома исчез.
– Так, прогоняем следующую сцену. Марютка роняет спицу, лезет под стол и видит, что вместо сапог у женихов копыта. Таращит на них глаза – ее лицо надо показать крупно, поэтому ты, Капитонов, вон там заляжешь и будешь караулить, понял? Потом она выбирается из-под стола и снова садится со всеми с таким видом, словно палку проглотила. Толкает в бок сестру…
– Не получится, Лола сидит с той стороны стола.
– Забыли имена! Сколько раз говорить – забыли свои имена! Оставили их за дверью, потеряли, выкинули вон! Не Лола, а…
– Варя, Варя, успокойся, Саныч. Варьку-то ты с той стороны стола посадил!
– Да? Правда. Ошибочка вышла. Переползай, Варюха, к Марютке и прялку прихвати.
– Саныч, бога ради, давай я лучше буду вязать, а? У меня веретено в пальцах не поворачивается!
– А ты его крепче держи – и повернется.
– Да ну его на хрен, я и так все ногти себе об эту куделю поломала. Давай я буду спицами вязать, а прядет пускай Марютка, у нее все равно ногти обгрызенные.
– Да ради бога, мне без разницы…
– Как это без разницы?! И что? Что она должна ронять? Веретено?
– А почему бы и нет?
– А за ним вся эта хренотень с прялки не потянется? Куделя или как ее там? Лида! Лидочек, ты меня слышишь? Эй, где автор? А, вижу. Слушай, как там по всем вашим фольклорным законам? Прялка может уронить веретено? Бли-ин… В смысле, пряха может его уронить – без ущерба для творческого процесса?
Лида качнула головой:
– Не получится. Веретено не упадет – повиснет на нитке. Поэтому спицы останутся у Марютки.
– Ребята, ну если нельзя спицами, можно, я хоть крючком буду плести? Какую-нибудь салфеточку, а? – со слезами в голосе простонала Лола, она же Варя.
Лида устало прикрыла глаза. Иногда на репетициях или записях «Деревеньки» ей казалось, что она находится в сумасшедшем доме. Актеры вообще народ своеобразный, суматошный и сумбурный, а эти ребята были в большинстве своем пока еще студентами театрального училища, безумно счастливыми оттого, что их выбрали сниматься в самой любимой, самой рейтинговой передаче канала «Око Волги» – «Деревенька». Это было любимое дитя Лиды Погодиной – некий развеселый капустник по мотивам мифологических баек о всяких там чертях, водяных, русалках, леших, банниках, овинниках, домовых, дворовых, сарайниках, амбарниках, степовых, полевых, межевичках, луговичках, полудницах, кладовиках, блудах, манилах, уводилах, белых бабах, белых змеях и прочих «вторых», как называла эту таинственную братию русская демонология. Режиссер Саныч – его на самом деле звали Александром Александровичем Лаврентьевым – был сыном Лидиной научной руководительницы по защите диссертации, знакомился с материалом, что называется, из первых рук и еще два года назад, когда Лида защищалась, взял с нее страшную клятву, что когда-нибудь она напишет для телевидения такой фольклорный сериал. Лида, конечно, слово дала – ну кто станет ссориться с сыном своего научного руководителя?! – но заниматься ничем таким не собиралась. Деньги ей были особо не нужны, а связываться с психдомом под названием «Студия телевидения» было страшновато. Однако после того, что испытала Лида зимой прошлого года, ею овладела такая чудовищная депрессия, что надо было искать хоть какое-то средство, чтобы прийти в себя и зацепиться за жизнь. Она сама казалась себе живущей в психушке, причем не в общей палате, а в карцере для особо нервных больных! И тогда на помощь пришли эти обожаемые ею существа, которые, как известно, населяли раньше каждый лес, каждый водоем, каждое подворье и каждое поле. Раньше – когда в них верили. Ну а как верить перестали – все они и вывелись.
С первых же выпусков «Деревенька» обрела поразительную популярность. Она успешно конкурировала не только с самыми забойными передачами местных, нижегородских, телеканалов вроде «Воскресной гостиной», «Автостопа», «Чудаков на букву М», «Действующих лиц», но порою затмевала по популярности даже общероссийский «Городок». А в области, согласно опросам, вообще ничего не смотрели в то время, когда по «ОВ» шла «Деревенька». Ее героям – вышеперечисленным «вторым» – приходили пачки писем! Зрители от мала до велика почему-то принимали их всерьез. Совершенно как популярных певцов или телевизионных ведущих. Им объяснялись в любви, у них спрашивали житейских советов, их звали в гости куда-нибудь в Сеченово, Васильсурск или в Курмыш. И Лида начала надеяться, что с ее помощью, а также с помощью неугомонного Саныча, конечно, и всех этих психов из театрального училища «вторые» начнут возрождаться из небытия и потихоньку заселять родимую землю.
