Но я была не в состоянии смотреть на него и уставилась на свои руки.
– Придется. Ты сам только что сказал.
– Да.
Это было сказано окончательно и бесповоротно. Так же непоколебим, со смутным удивлением подумала я, как и викарий. Я все еще не могла смотреть на Роба и отвернулась к окну, где на легком ветерке колыхались занавески. На подоконнике стоял горшок с розовой геранью, точно такой же, как у меня в коттедже. Ветерок гладил светлые головки цветов и разносил по комнате лепестки. Один из них, упав на пол рядом со мной, напомнил мне лепестки ломоноса прошлым вечером. Прошлым вечером, когда я еще не знала того, что знала теперь. Тогда меня беспокоила всего лишь «кража» нескольких вещиц. С тех пор, казалось, прошла целая жизнь.
– Бриони, Бриони, милая.
Я чуть не подпрыгнула на стуле. Мои нервы натянулись, как рыбацкая сеть. Каким-то образом, пока я расслабилась, он сумел проникнуть ко мне. Это пришло вместе с ветерком, нежно, как летний воздух. Это кружилось вокруг меня вместе с лепестками герани – утешение, любовь, тоска, сильная, как боль. Такая сильная, что в течение ужасного, удушающего мгновения я думала, что он увидит через мои мысли содержимое конверта, лежащего на столе передо мной.
– Убирайся! Ты слышишь? Оставь меня в покое. Ты знаешь почему.
– Да, знаю, Бриони...
– Ладно. Ты это сделал?
Нет ответа. Он исчез. Рядом, старательно избегая теплоты и участия, Роб говорил:
– Не надо так смотреть на это, Бриони. Кто бы ни вел машину, нужно считать это несчастным случаем, так что...
– Да, конечно, несчастный случай! Но зачем же скрывать это? Почему было не остаться и не помочь? Он бы не умер.
– Если бы его не бросили, он бы остался жив?
– Нет. Нет, герр Готхард сказал, что нет. Но прожил бы дольше. Он мог бы прожить до моего приезда... – Я задохнулась и уже спокойнее продолжила: – Нет, неправда. Герр Готхард сказал, что это ничего бы не изменило. Но нельзя удержаться от чувства...
– Да, – сказал Роб, – но можно подумать, и это поможет. Продолжай, думай об этом. Скажем, твоего отца убил один из твоих троюродных братьев. Прекрасно. Во-первых, что он делал в Бад-Тёльце?
– Я... Я думаю, он, наверное, ездил поговорить с папой.
– Правильно. Наверное. Ну, дальше – о чем?
На это тоже был лишь один ответ:
– О поместье, о расторжении траста. Им нужны деньги. Джеймс сказал, что нужны позарез.
– А кому не нужны? – сухо проговорил Роб. – Думаю, разница в том, что ты делаешь ради них. Да, я все понимаю, но не следует так смотреть на это, милая... – Деревенское «милая» вышло естественно и без всякого особого смысла; так говорят лавочники и кондукторы в автобусе. – Мы считаем это несчастным случаем, так? Хорошо, думаем дальше. Твой брат – назовем его Эмори, если так тебе легче, – он мог запросто позаимствовать ручку у Джеймса и не вспомнить, что потерял ее. Эмори поехал к твоему отцу поговорить кое о чем, не важно о чем, но это не терпело отлагательств – иначе бы он не поехал. И вот, раз ваш друг доктор не видал его там, Эмори, наверное, ехал в больницу и по пути догнал на дороге твоего отца. Скажем, не узнал его в темноте...
– Конечно не узнал! Нельзя же подумать, что...
– Ну, успокойся, я же сказал: мы считаем это несчастным случаем. И вот он сбил его в темноте. А потом запаниковал и скрылся, никому ничего не сказав. Так бывает. Люди есть люди. Так случается во всех подобных происшествиях, когда человека сбивают и скрываются.
– Мне не очень верится. Не все складывается, а? После происшествия он должен был узнать, кто это. Не забывай, кто бы из них ни сбил папу, он должен был выйти из машины посмотреть, а если бы Дж... Эмори наклонился к нему, он бы наверняка узнал отца. И к тому же должны были гореть фары.
Роб кивнул.
– Он и скрылся, потому что узнал, кого сбил. Понимаешь? Твой брат поехал в чем-то убедить твоего отца. Он поехал, потому что отчаянно нуждался в деньгах, и его отец не смог добиться, чтобы твой отец поделился или расторгнул траст. И когда твой отец случайно попал под машину, Эмори, вероятно, понял, насколько серьезно тот ранен. И к тому же знал про его сердце... Ну поставь себя на его место. Как бы это выглядело, если бы из всех людей именно он оказался вовлечен в происшествие, послужившее причиной смерти твоего отца? Кому нужен этот несчастный случай? Эмори и его семье – вот единственные в мире люди, кто мог желать твоему отцу смерти. Нет, – быстро, чтобы предупредить мой протест, проговорил Роб, – я не говорю, что они хотели его смерти. Я говорю, что так сказала бы полиция, если бы разнюхала это дело.
– Да, понимаю. Но даже если Эмори не подобрал отца и не помог сам, он мог бы позвонить откуда-нибудь и сообщить, чтобы помог кто-нибудь другой.
– Как у него с немецким?
– Да, это могло его остановить. Конечно. Но, Роб, просто оставить его вот так...
– Понимаю, тут нужно кое-что переступить. Но учти, я знаю твоих троюродных братьев не хуже тебя, и я назвал бы их реалистами. Ты сама сказала, что, если бы они подобрали твоего отца, это ему не помогло бы.
Он отошел от камина, сел на прежнее место и оперся локтями на стол.
– Вот так, видишь? Пожалуй, окажется, что они всего лишь старались соблюсти свои интересы. Но все пошло не так, а теперь ты узнала все то, что они так старались скрыть. И теперь ты против них.
Я ничего не сказала. Все сходилось, и даже слишком. Кто бы из братьев ни был рядом с отцом и ни уронил там ручку, другой, без сомнения, готов обеспечить ему алиби в Бристоле или Испании и все запутать. Вот почему никто из них не приехал на кремацию и не показался в Бад-Тёльце, чтобы забрать меня домой. Я бы узнала его и, если бы потом спросили, могла бы расстроить подготовленное ими алиби. Из Англии мог звонить любой из них, Вальтер Готхард не знал их голосов, и, возможно, звонивший неспроста не просил позвать к телефону меня. Отупевшая от эмоционального потрясения, я все же начала задумываться, не замешан ли тут и дядя Говард. Если во время инцидента никого из братьев не было в Испании, признается ли в этом их отец? И достаточно ли он здоров, чтобы знать? Впрочем, между Англией, Испанией и Баварией всего час полета, и, видит бог, близнецы сами могли обеспечить себе алиби.
А Френсис... Мысль пришла внезапно, нежданно-негаданно. Он не мог перепутать своих братьев, но на границе, с паспортом одного из близнецов...
От этой мысли я захлопнула дверь в свое сознание. Не в состоянии думать, я ссутулилась на стуле, глядя на конверт, и мысли в сумятице кружились в голове.
– Давно вы с ним гуляете?
