— Пусть так, но ты ни в коем случае не имел права утаивать этого от меня!
— Это мой самый тяжкий грех, но, Ганечка, пойми мое положение. Я любил тебя безумно и боялся, что, если скажу тебе правду, ты не захочешь стать моей женой.
Я пожала плечами.
— Не знаю, как я поступила бы в таком случае, но это не умаляет твоей вины. Ты просто обманул меня и моих родителей. К тому же, видимо, должен был подделать свои документы, чтобы выдавать себя за холостяка.
— Нет, в документах я никогда не имел никаких отметок. И не думай, что я не предпринимал усилий, чтобы получить формальный развод. Однако они также закончились ничем.
— Почему же?.. Если она тебя бросила, если столько лет даже не давала о себе знать, любой суд, особенно американский, дал бы тебе развод.
— Да, — согласился Яцек. — Однако чтобы развестись, надо прежде всего быть женатым. То есть подать в суд брачное свидетельство. А у меня такого свидетельства нет. Его забрала Бетти.
— Но ты мог взять копию в той конторе, где вы поженились.
Яцек грустно улыбнулся.
— К сожалению, я не знал, где именно это было. В таком городе, как Нью-Йорк, этих контор много. Люди, нанятые моим адвокатом, пересмотрели книги, как он уверял, во всех. Он ручался, что они сделали это очень добросовестно. И ничего не нашли. Что же я должен был делать?.. Я оказался в такой ситуации, что именно моя женитьба превращалось в фикцию. У меня не было ни жены, ни одного доказательства того, что я когда-то вступал в брак. Разве при таких обстоятельствах, да еще и учитывая, сколько прошло времени, я не мог быть уверен, что ничего из моего прошлого уже не вернется?..
Я покачала головой.
— Согласна, с этой точки зрения ты прав. Но ты был обязан рассказать мне обо всем.
— Я думал об этом тысячу раз. Бывали минуты, когда я даже чувствовал уверенность, что, несмотря на все это, ты согласилась бы выйти за меня. Но и тогда появлялись сомнения: зачем нарушать твой покой?.. Зачем ставить между нами этот досадный факт?.. Зачем пугать тебя опасными осложнениями, в возможность которых я сам уже давно перестал верить?..
— И все же они возникли теперь, когда ты меньше всего этого ожидал?..
— Да. Я вообще их не ожидал. Прошло восемь лет. Восемь лет! Кто бы мог подумать, что та женщина вспомнит обо мне, что снова появится на моем пути!
— Где она?
— Ах, это не имеет никакого значения, — уклончиво сказал он. — Важно лишь то, что она вообще есть, что существует на свете.
— И чего же она от тебя хочет?
— Хочет, чтобы я вернулся к ней.
— Она что, с ума сошла? Как это так? Восемь лет где-то шаталась по свету, жила, как я могу предположить, совсем не как святая, а теперь достаточно ей поманить пальцем — и ты должен к ней вернуться?
— Она говорит, что любит меня.
Я засмеялась.
— А ты по простоте своей, конечно, ей поверил?..
— Нисколько, но это ничего не меняет в моем положении. Она знает, что я женат и что меня осудили бы за двоеженство, и этим держит меня в руках.
— Так возвращайся к ней! — крикнула я, уже не владея своими нервами.
Он хмуро посмотрел на меня.
— Да я лучше пущу себе пулю в лоб.
Он сказал это, несомненно, искренне, и я снова почувствовала к нему легкий прилив симпатии.
— Не понимаю я этой женщины. Неужели она не понимает, что даже если бы ты вернулся к ней, то не имел бы к ней никаких чувств, кроме ненависти!
— Она это понимает.
— Чего же она хочет? Денег?
— Нет, боже упаси! — возразил Яцек так живо, как будто брал ее под защиту.
— Это очень благородно с твоей стороны, — сказала я, — что ты так горячо заступаешься за нее. Однако это не меняет факта, что та пани ведет себя, как шантажистка.
— Ты ошибаешься. Любой шантаж состоит в том, что человек, угрожая плохими последствиями за невыполнение его требований, стремится к какой-то выгоде для себя. Между тем я не могу считать, что, скажем, то, чего она от меня требует, даст ей какую-то выгоду. Если бы я вернулся к ней, она не имела бы от этого никакой пользы, ни моральной, потому что я ее не люблю, ни материальной, так как, насколько я могу судить, она куда богаче меня. Даже в том, как она ставит передо мной требования, я не вижу признаков шантажа. Шантажист, обычно, ультимативно определяет какой-то срок и предупреждает, какие меры он предпримет, если этот срок не будут соблюден. Здесь этого нет. Я даже отметил бы склонность этой женщины уладить дело без угроз и спешки. Поскольку она верит, что ей удастся меня убедить, она дала мне немало времени на размышления и на ожидаемое отречение от моей теперешней жизни.
— Ну, так что же? — пожала я плечами. — Давай отрекайся. С моей стороны ты не встретишь никаких препятствий. Не заставляй это благородную, терпеливую и влюбленную пани слишком долго ждать.
Я знала, что каждое мое слово больно ранит Яцека. Но он заслужил это. Пусть терпит, пусть искупает свое беспримерное легкомыслие.
— Нет, Ганечка. Хоть я и заслуживаю твоего сурового осуждения, однако не верю, что ты на самом деле так думаешь. Даже надеюсь, что все еще можно как-то уладить. На это мне позволяет надеяться, собственно, отсутствие злонамеренности со стороны Бетти.
Тут я уже не сдержалась.
— Отсутствие злонамеренности! Ей-богу, мне кажется, что ты теряешь здравый смысл. Отсутствие злонамеренности! Бросает тебя кто знает на сколько лет, имеет кто знает сколько любовников и вдруг нагло угрожает тебе тюрьмой, добиваясь, чтобы ты к ней вернулся, словно ничего не произошло. Это коварная, злая, лживая и гадкая женщина. И хоть ты так самоуверен, что вообразил, будто она тебя безумно любит, можешь мне поверить, что за всем этим скрывается какая-то мерзость!
— У меня нет оснований даже предполагать такое.
— Зато у меня есть! У меня есть интуиция, которая никогда не обманывает. Это неважно, что она богата. Богачи бывают очень жадные. Предложи ей деньги и увидишь, возьмет ли она их. Если она и дала тебе столько времени, то только для того, чтобы укрепить тебя в убеждении, что дешево ты не отделаешься. По тому, что ты о ней рассказал, я могу видеть ее насквозь. Это хитрая низкая баба! Предложи ей деньги. Но, конечно, не давай ни гроша, пока не получишь от нее письменного заявления, что она согласна на развод и берет всю вину на себя, и пока она не вернет тебе брачное свидетельство, которое забрала с собой.
Горячая убежденность, с которой я говорила, бесспорно, должна была повлиять и на Яцека.
— У нас нет столько денег, — тихо сказал он, — сколько бы она, наверное, потребовала, если бы и речь шла о деньгах.
— Ничего не поделаешь. Продашь мой дом, одолжим что-то у родственников. Мы не имеем права допустить скандала. В крайнем случае, расскажем обо всем отцу. Я уверена, что он без всяких колебаний даст сколько сможет, лишь бы замять это унизительное дело.
