Рубен застонал и еще ниже спустился в кресле, – Это очень древняя фигура династии Тан. Гораздо старше тигра, о котором вы говорите, мистер Смит, и – прошу меня простить за бестактность – гораздо. ценнее его. – Тут Уинг еще раз поклонился в сторону Грейс. – Моя коллекция предметов искусства, да будет мне позволено заметить, необычайно богата. Предмет, по вашему утверждению, находящийся у вас, – это всего лишь безделушка династии Мин, и я теряюсь в догадках. Я человек состоятельный, но почему я должен платить смехотворную сумму, даже если бы мне действительно принадлежала остальная часть коллекции?
Рубен выпустил к потолку колечко дыма:
– Ну я не знаю, Марк, это же ваша коллекция, а не моя. Единственная причина, которая приходит мне в голову, заключается в том, что какой-то толстосум эпохи Мин велел себя похоронить вместе с этой безделушкой. И мысль об этом согревает ваше капризное сердечко.
Единственным признаком бешенства стал румянец, окрасивший бледные щеки Уинга, да показавшийся на мгновение кончик языка, змеиным движением облизнувший тонкие губы. Какое-то время он оставался недвижим, потом с грацией танцора сделал пируэт и фланирующей походкой снова направился к окну. Там он остановился в небрежной позе, засунув руки в карманы брюк – ни дать ни взять уверенный в себе американский бизнесмен. Вот если бы только не длинные белые волосы и не холодные черные глаза, смотревшие на мир с приветливостью и дружелюбием гремучей змеи.
Рубен терпеливо ждал, но стоило Уингу открыть рот, как он сразу же его перебил:
– Мы с сестрой пришли сюда не для того, чтобы торговаться. Говорить больше не о чем. Цена составляет десять тысяч долларов, и точка. Не хотите – не надо, но не заставляйте нас попусту тратить время.
Он вытащил часы из жилетного кармана и щелчком открыл крышку.
– Решайте, слово за вами. Через полчаса у нас встреча с другим возможным покупателем. Спрятав часы, Рубен принялся нетерпеливо бара банить по подлокотнику кресла. Уинг еле сумел выговорить онемевшими губами:
– Тигр у вас с собой?
Рубен откровенно рассмеялся ему в лицо:
– Это что, шутка?
– Откуда мне знать, что он вообще у вас имеется?
– Ниоткуда.
Щеки Уинга пошли пятнами, руки в карманах сжались в кулаки. Он был так разгневан, что даже не смог заговорить, и Рубен решил, что противник уже доведен до нужной кондиции.
– Вы же говорите, что вы человек состоятельный, – примирительно продолжал он, – десять тысяч для вас ничтожная сумма. Подумайте, Марк: что толку от вашего зодиакального календаря, если в нем не будет хватать одного года? Сами же потом локти будете кусать, если упустите свой единственный шанс пополнить разрозненный комплект. И все только из-за того, что мы с вами сразу друг друга невзлюбили.
Уинг уже успел овладеть собой: змеиная улыбка вернулась на место.
– Все, что вы говорите, очень разумно, мистер Смит. По зрелом размышлении, я готов признать, что согласен на ваши условия.
– Статуэтка в обмен на десять тысяч?
– Совершенно верно.
– Когда?
– Завтра.
– Прекрасно.
Стараясь скрыть свое ликование, Рубен начал подниматься с кресла.
– Однако я выдвигаю одно дополнительное условие. Очень небольшое. Нисколько не обременительное для вас, но абсолютно непреложное для меня.
Рубен вновь опустился в кресло и сплел пальцы под подбородком.
– Я слушаю, – сказал он, ощущая растущую в душе тревогу.
Улыбка Уинга с каждой минутой становилась все более зловещей и уже начала действовать ему на нервы.
– Мисс Смит должна принести статуэтку. И она должна придти одна.
Рубен вскочил на ноги, не дав Уингу закончить фразу.
– Нет, об этом не может быть и речи. Ни в коем случае, ни за…
– – В таком случае сделка не состоится:
– Что ж, значит, так и будет. Рад был позна…
– Не говори глупостей, Алджернон, разумеется, мы принимаем условие мистера Уинга.
– Черта с два мы его принимаем! Говорю тебе, Гусси…
Грейс встала и прошла мимо него туда, где, стоял Уинг, все еще небрежно прислонившись к стене. Когда она остановилась, выражение смутного недовольства на его лице сменилось откровенным восхищением. Грейс протянула ему обе руки, но Уинг был так ошеломлен, что даже не сразу понял, что к чему. Придя наконец в себя, он потянулся к ней с таким видом, будто она протягивала ему ключи от рая.
– Мы заключили сделку, мистер Уинг, – негромко проговорила Грейс, отважно встретив его пронизывающий взгляд.
– Завтра вечером в девять? – прошептал он.
– Совершенно верно.
– Она что, передразнивает его? Душу Рубена раздирали противоречивые чувства: неистовая ярость и желание засмеяться.
– Эй, погодите! Погодите минутку, черт вас побери! Она не придет одна. Ни в девять, ни в любой другой чае; и это "мое последнее…
– До завтра, – томным шепотом попрощалась Грейс, не обращая внимания на Рубена.
Уинг тоже. казалось, не слышал ни единого сказанного им слова. С открытым ртом Рубен следил, как они пожимают друг другу руки и расступаются.
– Ты идешь, Алджернон?
Она выплыла мимо него в белый коридор. Крошка-служаночка, должно быть, караулила у двери; она отвесила Грейс нижайший поклон и пошла вперед. Грейс последовала за ней, бросив через плечо:
– Ты идешь, Алджи?
Загнанный в угол, он мрачно поглядел на Уинга. Крестный Отец еще не успел опомниться, еще не успел стереть с лица глупейшую блаженную ухмылку человека, которому шальная карта позволила сорвать банк.
– Забудь об этом, она не придет, – бросил Рубен ему в лицо и вышел из комнаты.
Напоследок он успел заметить бронзовую женскую фигурку на столике возле кресла Грейс. Бесценный подарок. Она так и не взяла его, чему Рубен был несказанно рад.
Рад? Неужели рад? Он бросился за ней следом, готовясь к великой битве.
В существовании дьявола не сомневается никто, кроме тех, Кто находится под его влиянием.
Коттон Мадер
– Опять все сначала? Рубен, я уже охрипла от этого спора. Сейчас я туда войду. Одна. Сию же минуту.
Хотя он стоял так близко, что мог к ней прикоснуться, Рубен едва различал ее в тумане. С противоположной стороны улицы, на которой они стояли, лишь колеблющееся пятно желтого света обозначало вход в дом номер 722. Кругом было тихо. Порой из промозглого тумана смутно возникала какая-нибудь человеческая фигура и тотчас же бесшумно, как призрак, растворялась в нем опять.
– Я не хочу, чтобы ты шла туда одна. Его собственный голос казался странным, почти бестелесным. Он тоже охрип от спора, продолжавшегося почти без перерыва последние двадцать восемь часов.
