Трубка отяжелела в мокрой ладошке. Мария Михайловна стала прислушиваться к разговору из кухни, но котлеты на плите мешали ей отойти и разобраться, в чем дело.
— Где вы находитесь?! — умоляла Маша. — Назовите город или район! Мы приедем… Вы ведь хороший человек, если нам позвонили! Пожалуйста…
В ответ зачирикали гудки отбоя. Вошла бабушка.
— Кто звонил?
Маша сидела ссутулившись, продолжая стискивать нервно попискивающую трубку.
— Я не знаю… Какая-то женщина… Не сказала, кто и откуда. Говорит, с Алешей все в порядке…
Бабушка вырвала трубку у Маши из рук и тотчас набрала номер деда.
— Геннадий, оторвись на минуту от своего дурацкого крема! — сурово сказала она. — И выслушай меня! А потом Машу.
Дед, уловив суть, сразу начал орать:
— Надо было выяснить номер телефона, откуда звонили! Сколько раз я твердил об определителе номеров! Нельзя отсоединяться, а надо бежать к соседям и звонить в милицию! Они бы все быстро проверили и выяснили. Но она обещала позвонить еще?
— Обещала, — подтвердила Маша.
— Это хорошо. Подождем… Надеюсь, она вновь объявится. Тогда уж будьте начеку!
— А маме сказать? — спросила Маша. Дед немного помолчал, размышляя.
— Я сам, — сказал он.
Кристина выслушала его довольно спокойно.
— А это правда? — прошептала она.
— Ты думаешь, я вру? Разыгрываю? — возмутился Геннадий Петрович. — Ну, знаешь…
— Да нет, папа… Ты не понял. Я не о тебе. Та женщина говорила правду об Алеше?
— Ну откуда же мне знать? Думаю, что правду. Иначе незнакомый нам, чужой человек не стал бы звонить издалека. Маша говорит, было очень плохо слышно.
Кристина расплакалась:
— Папа, тогда почему его где-то держат? Я ничего не понимаю… Позвони следователю, расскажи о звонке.
— Уже позвонил, — буркнул академик. — Кстати, а куда делся твой генерал?
— Мой генерал?.. — рассеянно повторила Кристина, хлюпая носом. — Не имею представления… И даже не интересуюсь его местонахождением.
Геннадий Петрович хмыкнул и повесил трубку. Он не любил громких слов, пышных фраз, пафоса и глупых заявлений, даже если они исходили от его любимой дочери.
Через дней десять таинственная женщина позвонила вновь. Трубку опять сняла Маша. И услышала уже ставшее знакомым:
— Я что звоню… Это Маша? С Алешей все в порядке! Вы не волнуйтесь!
— Вы кто? — крикнула Маша, усиленно мигая бабушке, мгновенно все понявшей и сразу засобиравшейся к соседям для проверки номера. — Откуда вы звоните? Вы не заложница, я так понимаю? Скажите, а кто и зачем держит у себя Алешу? Его не собираются нам вернуть? Кроме вас, нам никто не звонил и не писал.
Мария Михайловна застыла в дверях, ей хотелось слышать ответы. Маша усиленно замахала рукой: иди, иди скорее, я все потом тебе подробно расскажу! Бабушка вышла.
Незнакомка явно растерялась от Машиных вопросов. Она оказалась к ним абсолютно не готова.
— Я ничего не знаю про остальное… Я только сказать, что все в порядке…
— Но ведь так не может продолжаться вечно! — логично заметила Маша. — Мы ищем Алешу. И мама без него не сумеет жить, вы же все понимаете!.. У вас есть свои дети?
Женщина не отвечала.
— И милиция тоже вся поставлена на ноги. Этим занимается дед. И мой отец тоже, — в отчаянии продолжала Маша. — Мы все равно найдем Алешу! Рано или поздно! Лучше скажите правду! Где он? Почему его украли? Вы меня слышите?.. Ну, помогите же нам! Вы замечательный человек, добрый, если нам звоните уже второй раз! А кто дал вам наш номер телефона? Не надо играть в молчанку! Я вас прошу! Мама все время плачет!.. Она больна… Помогите нам, пожалуйста! Ведь вы одна сейчас можете нам помочь!
Женщина молчала. Маша с трудом улавливала ее далекое тяжелое дыхание. Незнакомка явно волновалась, не зная, как поступить. Вероятно, она даже пожалела, что позвонила Воздвиженским по доброте душевной.
— Я… — неуверенно начала она, — больше сказать ничего не могу… Хочу, да не могу… Вы уж там действуйте и решайте все без меня. А с Алешей все в порядке… Он веселый, бегает, ест хорошо. Так маме и передайте!.. Чтоб не очень плакала… До свиданья.
— Подождите! — закричала Маша. — Не прощайтесь со мной! Не надо!
Но женщина уже повесила трубку. Сжимая ее, Маша стала ждать бабушку. Она пришла через полчаса и сокрушенно махнула рукой.
— Ничего они не выяснили! Проверяли номер, проверяли… Сказали, не определяется. Он, видно, сложнее их аппаратуры. Придется снова ждать. Хорошо, что Алеша здоров. Дед и твой отец что-нибудь придумают. Найдем… Ты позвони матери, расскажи… Все-таки какая-никакая, а весточка…
…Одиноковы приехали в Россию весной. Плотно укрытые тополиным пухом улицы, московская суета, чисто вымытое метро… Привычно мусорная, но такая родная и любимая Москва-река… Родители и Маша…
После возвращения в Россию Егор сразу заговорил о разводе. Кристина не возражала. Хотя без конца болела и плакала. Она тосковала не о Егоре, а о себе. О своей, в который раз сломавшейся жизни, о своих оплеванных надеждах, никому не нужных словах любви, никому не требующейся заботе… Она никому не нужна. И не была нужна раньше. Только родителям. И детям. Но сейчас Кристине казалось, что этого слишком мало для жизни, что главное в ней — мужчина, муж, любимый человек, которого опять нет…
Перед разводом она еще раз напомнила Егору, что Алешка остается с ней. На всякий случай, словно вскользь, упомянула о своем близком знакомом великом адвокате Недоспасове.
Егор выразительно хмыкнул и промолчал. На суде он не спорил, отказался от всего, все оставил Кристине, в том числе и сына.
— Товарищ генерал… — немного растерянно повторяла судья. — Товарищ генерал… Но у вас общая квартира с бывшей женой в Москве…
— Я уеду к родителям, — мрачно и твердо заявил Егор. — Я уже подал в отставку…
Ура, ура, подумала Кристина. Но Одинокову не поверила. Ни в какую отставку он, конечно, не подаст. Вранье! И к родителям не поедет. А будет снова служить. Но ей на это теперь наплевать.
Она подсознательно, не признаваясь себе в этом, ждала Бориса. Он пока задержался в Германии по своим делам, обещал возвратиться в Москву к осени. Но что может измениться от его приезда?..
Наверное, человек рожден именно для того, чтобы без конца задыхаться в узле горечи и боли, думать, что умирает и жить больше нечем, и снова воскресать душой, прилепившись к другим людям и замкнувшись в иной ситуации. Жизнь слишком изменяема, легко сбрасывает свои шкурки и настроения, запросто отказывается от одних цветов и оттенков ради других. Это ее благо и достоинство. Ее завоевание и мудрость. Ее основа. Только иногда люди устают верить и меняться. Порой им это становится в тягость, ложится невыносимым бременем на плечи. И тогда никакие новые варианты и предложения их не радуют, не вселяют надежды, не могут утешить, облегчить боль и развеять тоску… Люди должны хотеть перемен, стремиться к ним, на них надеяться и им верить, ждать и встречать их с радостью, как неизбежность и необходимость.
