Она вернулась к столу, опять взяла в руки ежедневник, открыла его и принялась медленно скользить взглядом по пунктам своего плана. Яна обожала планировать. Сначала не спеша, в деталях обдумывала каждый свой шаг, причем начиная задолго до момента, когда этот шаг предполагалось делать, затем, когда план действий приобретал уже некоторые очертания, она записывала его в ежедневник аккуратным почерком. И сладостное чувство охватывало все ее существо: записано — значит, наполовину исполнено. Позже, когда появлялись новые идеи, Яна вновь хваталась за ежедневник и подробнейшим образом записывала все. Перечитывала предыдущие записи. Порой новые мысли противоречили старым, но Яна считала это нормальным явлением — все движется в этом мире, все меняется. А когда дойдет до дела и написанное на бумаге станет реальностью, ее ежедневной жизнью, тогда и станет понятно, что именно она угадала, а в чем ошиблась.
Она не скупилась на время, принимаясь делать записи в своей малиновой книжице. Бывало, часами просиживала над ней. И только в эти минуты чувство абсолютного спокойствия посещало ее. Тот хаос, который окружал ее, чудесным образом исчезал. Становилось ясно, кто она, куда движется, зачем это делает. Всю ее будущую жизнь можно было расписать до мелочей, и тогда страхи отступали, а неуверенность в себе, постоянная Янина спутница, тушевалась где-то на задворках ее сознания, казалось, что управлять жизнью совсем несложно, стоит только взять ручку и прикоснуться ею к бумаге.
И можно ведь не стесняться этой самой бумаги. Выложить на нее все. Нет, не то, что гложет Яну, — это оставьте безвольным сентиментальным особам, — а то, какой она хочет видеть себя и свою жизнь и что она готова для этого сделать. Словом, ежедневник на самом деле был дневником, но дневником не о свершившемся, а о свершаемом. Безопаснее было бы держать его дома, но Яна всюду таскала его с собой — ведь никогда не знаешь, где и когда удачная мысль придет тебе в голову. Конечно, существовал риск, что книжица однажды попадет в чужие руки, и тогда все Янины мысли выплывут наружу. Если прочтут домашние — ничего страшного. Даже свекровь — ради бога, большую часть она просто не поймет. Но если на дневник наткнется кто-нибудь с работы, то смешочков и недоуменных взглядов она наестся досыта. Чтобы как-то подстраховаться, Яна постоянно шифровала свои записи. Рассыпала по страницам загадочные значочки, циферки, стрелочки — случалось, изобретет новый символ, а спустя некоторое время забудет, что он означает, и морщит лоб, вглядываясь в строчки и пытаясь из контекста понять, что именно она тогда имела в виду. Однажды ей пришла в голову мысль составить словарь шифра, но тут же стало смешно. «Как же мы все-таки любим усложнить любое дело», — подумала она тогда и оставила все как есть.
Дневник стал ей самым близким другом. И самым главным его достоинством было то, что был он предметом неодушевленным. А значит, не мог критиковать, подсмеиваться, спорить, тыкать носом в ошибки, пожимать плечами и высоко поднимать брови в знак несогласия, закатывать глаза в знак неодобрения, зевать, демонстрируя отсутствие интереса, трещать о своем, демонстрируя здоровый человеческий эгоизм.
Только Артем однажды увидел ее малиновую книжицу. Они в очередной раз встречались на конспиративной квартире, секс уже был позади, Яна причесывалась перед зеркалом в прихожей. Книжица лежала рядом с сумкой.
— Что это? — спросил Артем, похлопывая по ежедневнику.
— Да так, — небрежно ответила Яна.
— Красивая книжка, — заметил Артем, беря ее в руки.
— Подарок, — сказала Яна, не сводя с него глаз.
— Ежедневник? — Артем продолжал вертеть книжицу в руках, однако не открывал ее.
— Что-то в этом роде.
Могла ведь соврать. Сказала бы: да, ежедневник, рабочий. И он не стал бы проверять. Но почему-то ей не хотелось врать. Не те у них были отношения.
— Дневник? — догадался Артем.
— Что-то в этом роде, — повторила Яна.
— Угу, — заулыбался Артем, — дай угадаю… Никак планы свои туда пишешь?
— Смеешься? — Яна настороженно смотрела на него.
— Я? Упаси боже! Преклоняюсь, — ответил Артем. — Сам на такие вещи не способен, поэтому поражаюсь — в хорошем смысле слова — тем, кто умеет это делать.
— Да? — недоверчиво проговорила Яна. — Ну, спасибо.
— Не за что. — Артем протянул ей книжку. — Держи, а то забудешь.
«Интересно, что бы он сказал, прочитав мои записи?» — думала Яна, возвращаясь в тот день после свидания в офис. И тут же: «О господи! Зачем мне это знать? И зачем вообще об этом думать?»
Исписывает последние страницы. Надо покупать новую книжку. И лучше не датированную. И чтоб странички были желтоватого цвета — ей такие больше нравятся. Ничего смешного. В этом деле должен быть максимальный комфорт, иначе какой смысл?
Звонок телефона разорвал тишину. Яна вздрогнула и схватила трубку:
— Да?
— Ваша сестра, — отрапортовала секретарша. — Будете говорить?
— Да, — слегка поколебавшись, сказала Яна, — соединяйте.
Что Маринке надо? Полюбопытствовать, нашелся ли Димка? Или ей, как обычно, на все, что за воротами ее жизни, наплевать, и звонит она по какой-нибудь ерунде?
— Да? — повторила Яна, услышав сестрицыно дыхание в трубке.
— Привет, родная! — пропела Маринка.
— Привет-привет, — пробормотала Яна.
— Как дела? Как настроение? — поинтересовалась сестра.
— Нормально, — ответила Яна. — В пределах обычного.
— Да? — усмехнулась Маринка. — Означает ли это, что наш горячо любимый Вересов нашелся?
Ну, точно, звонит, чтобы поиздеваться с утра пораньше. Поэтому ничего удивительного в том, что Яна взялась вести дневник, вместо того чтобы откровенничать с кем-нибудь, если даже родная сестра разговаривает с ней не иначе как с ехидцей. Яна откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза и, стараясь, чтобы голос звучал ровно, сказала:
— Не нашелся.
— А ты ищешь? — не унималась сестрица. — Или все так же сидишь и делаешь вид, что ничего не произошло?
— Теперь ищу, — буркнула Яна.
— «Теперь»? — переспросила Маринка. — А что случилось-то, что «теперь» ты ищешь его?
Черт, Маринку не проведешь. Слышит все сказанное и утаенное.
— Зачем спрашиваешь? — хмуро ответила Яна.
— Да так, — хихикнула сестрица, — интересно…
— И что, — спросила Яна, — для этого и звонишь мне в разгар рабочего дня?
— В общем-то нет, — ответила Маринка. — Звоню по делу.
— По какому?
— Ты на родительской даче давно была?
— На даче? — удивилась Яна. — Давно. Что мне там делать?
