— Хорошо. Тогда у меня к тебе поручение, — я прочистил горло, «переваривая» полученную информацию. — Оно сводится к одному предложению: делай, что хочешь, но Вика должна остаться в школе. Нельзя позволить ей совершить дурацкую ошибку под влиянием эмоций.
Рыбакова снова скептически изогнула бровь.
— Думаете, это возможно?
Я взял со стола свое недописанное заявление.
— Более чем. Я ухожу из школы, скорее всего, после зимних каникул меня уже не будет.
Все это прозвучало как-то совсем зловеще, Лиля удивленно вытаращила глаза, ее длиннющие ресницы задрожали.
— Из-за Вики?!
— Нет… не только. Мне предложили более высокооплачиваемую должность.
Мне всегда казалось, что мужчина, зарабатывающий много денег, должен выглядеть в глазах женщины солидным и успешным. Но то ли Рыбакова не принадлежала к такому сорту женщин, то ли просто еще не до конца выросла, но она вдруг наморщила лоб, будто попробовав горькой микстуры, и, презрительно искривив уголки рта, переспросила:
— Вы бросаете нас из-за денег?!
Я пожал плечами.
— А что тебя удивляет?
Она встала с дивана, гордо, может быть, даже немного картинно расправив плечи, и громко заявила:
— Ничего. Просто странно, что человек, который нам столько про любовь к профессии талдычил… про цель жизни… на самом деле может бросить все из-за больших денег. Я ведь поверила, что школа — это и есть ваше призвание.
Я нахмурился, скрестив руки на груди.
— Ты меня не знаешь так близко, чтобы что-то утверждать.
— Да что вы! — Она поцокала языком. — Если бы вам было на нас наплевать, как другим учителям, вы бы давным-давно, как и они, забыли о смерти Литвиненко.
Крыть нечем. Я покачал головой.
— Ладно, Лиля. Спасибо. В общем, я думаю, ты найдешь нужные слова для Вики. Ты ведь поможешь мне?
— Только ради Вики, — отрезала она, еще раз мельком, с отвращением, взглянув на листочек в моих руках, и вышла из кабинета.
Пожалуй, сегодня я «наелся» школы вдоволь. Отнесу заявление позже. Сейчас пора домой.
… Уже почти покинув асфальтированный квадрат школьного двора, я впервые пожалел, что мой дом находится буквально в двадцати метрах от моей же работы. Представил, как здорово было бы сейчас прогуляться, хотя бы даже вдоль ограды парка, шурша подмерзшими листьями, и хорошенько покурить. Эта мысль не просто преследовала меня, она сверлила мне мозг уже несколько дней. Но я понимал одно: у меня уже и так есть одна непреодолимая страстная зависимость, возвращаться к еще одной нет никаких сил — в итоге они обе элементарно задушат меня.
Я обошел свой дом, задумчиво глядя себе под ноги, почти отключившись от внешнего мира. Сколько я живу, всегда забывал об одном непреложном правиле: если ты видишь, что что-то идет не так, складывается неправильно или вынуждает тебя чувствовать себя плохо, нужно отпустить это. Нет никакого смысла держаться за что-то и страдать. Потому как в любом случае то, что принадлежит тебе, будет твоим, как бы ты ни извивался и не убегал от судьбы. И наоборот — не твое всегда уйдет песком сквозь пальцы. Я вздохнул, чувствуя покалывание в легких от морозного воздуха. Особенно это правило всегда срабатывало в отношении любви. Ну что ж… осталось только проверить еще раз. Любимую свою я уже отпустил, кажется, безвозвратно.
За своими грустными размышлениями я добрел почти до центра парка и оказался на руинах некогда самой популярной в городе молодежной танцевальной площадки. Эти белые полуобвалившиеся массивные колонны напоминали римский Форум, а гранитная плитка, раздробленная и укрытая крупными трещинами, сквозь которые прорывалась припорошенная инеем желтая трава, навевала совсем уж какое-то благоговение. Казалось, на этом месте никогда не топтались сотни ног трудовой молодежи в кедах и босоножках, а происходили вещи значительно более величественные — например, разыгрывались драматические представления древних эллинов.
Я поежился — после той памятной теплой ночи четверга зима все же вступила в свои права, и теперь туман сменился легким морозцем и пронизывающим ветром. Поднял взгляд вверх — голые черные ветви деревьев крючковато тянулись к низким пепельным тучам. В эту самую секунду, когда я уже собирался ползти в обратном направлении, до моих ушей донесся странный хруст.
На лбу мгновенно проступил холодный пот. Почему-то именно сейчас я вспомнил, что тело Литвиненко нашли в нескольких шагах от этой танцплощадки. Вот тут, или под тем кустом, или под той березой…
Конечно, мне вряд ли угрожала сейчас какая-то опасность, но ноги вдруг сами понесли к большому неровному куску стены, который надежно скрыл меня, когда я присел.
Уже через несколько мгновений я понял, как нелепо выглядел со стороны мой страх. На площадку, оглядываясь, вышли двое подростков. Самое интересное, я уже не раз видел этих двоих.
— Ну и где?
— Т-та ща, подожди, — мальчишка с широким круглым лицом в ярко-розовых веснушках стал ожесточенно трясти желтую кожаную сумку над землей, видимо, в попытках отыскать что-то важное. — Блин, н-нету!
Он прижал выпотрошенную сумку к груди, скукожившись в маленький дрожащий комочек, и неуверенно отступил от своего старшего собеседника на пару шагов. Еще секунда — и мальчишка получил сильнейшую затрещину. Первым моим порывом было выскочить из укрытия и, как супермен, броситься на защиту угнетенному малышу. Но потом старшеклассник вдруг разразился тирадой грязных ругательств, среди которых я, к своему удивлению, услышал фразу, от которой похолодела спина и потянуло где-то под ребрами.
— Ты гонишь?! Да он же нас обоих, как того чувака из 11-А, замочит!
Мальчишка побледнел еще сильнее — его веснушки стали почти багровыми на фоне синевато-белой кожи.
— К-как?
— Та хрен там угадаешь! Может, битой, может, из обреза пульнет! Сначала меня, потом — тебя! Урод ты мелкий! Где мобила?!
Малой попятился и споткнулся об отвалившийся от старой стены кусок, чудом устояв на ногах. Я подумал, что если б он сейчас растянулся посреди этих руин, обязательно заметил бы меня. Неожиданно, несмотря на небольшой морозец, начал накрапывать мелкий, практически неощутимый дождик, который, тем не менее, противно холодил шею — а я не мог пошевелиться, чтобы поднять воротник пальто.
— Т-та я тебе базарю! Была тут… сегодня же… — мальчик всхлипнул, скривившись так искренне, совсем по-детски. — Я только сегодня ее п-подрезал… Бли-и-ин… Там т-такой смарт был н-новенький…
Старший презрительно сплюнул, присев на корточки. Интересно, сколько еще времени я смогу тут просидеть, скрючившись в одной позе?
