В комнате вновь стало тихо, молчание нарушил Герман:
— У твоей истории ведь есть продолжение?
— Есть, — кивнула я, меньше всего желая продолжать рассказ. Воспоминания давались с трудом, в тот момент я отчетливо понимала: ничего по-настоящему не кончилось. И уж точно не верила в счастливый конец. — По словам Мартина, его мать умерла десять лет назад, отец, тяжело переживавший ее смерть, мог передвигаться только в инвалидной коляске. Мартин сказал мне, что нашел прекрасную клинику в Швейцарии, где отца непременно поставят на ноги. Мы отправились туда втроем, позднее к нам присоединилась Серафима, женщина, которая ухаживала за больным отцом. В самолете Мартин надел мне на палец кольцо, семейную реликвию. Черный камень в обрамлении бриллиантов, а когда увидел, что я собираюсь хлопнуться в обморок, долго смеялся. «Ты не можешь верить во всю эту чушь», — сказал он. И я решила: действительно чушь. Все самое страшное позади, меня ждет любовь и безграничное счастье.
— Я даже спрашивать опасаюсь, что было на самом деле, — кашлянув, произнес Герман, приглядываясь ко мне. — Хочешь кофе? Или чай? Нам некуда спешить.
Я покачала головой, решив, чем скорее все это кончится, тем лучше.
— Оставив отца Мартина в клинике, мы два месяца путешествовали по Европе. Я могла себя поздравить, лучшего мужа и вообразить невозможно. Мы были в Париже, когда позвонил отец с отличной новостью: он абсолютно здоров и готов покинуть клинику. Я помню момент, когда увидела его выходящим из поезда. Он вызывал безотчетный ужас. Хотя всегда был ласков со мной…
В тот день, когда он приехал в Париж, мое счастье кончилось. Я не понимала, что происходит, внешне все оставалось по-прежнему, но… все вдруг изменилось. Иногда я замечала их взгляды, странные недомолвки, но, быть может, странными они казались лишь мне. Из Парижа мы перебрались в Испанию, где у отца Мартина был дом, не просто дом, целое поместье. Километрах в трех находилась деревня. Мы жили довольно обособленно, правда, частенько отправлялись ужинать в ресторанчики, которых было немало в округе. По-испански я говорила свободно, но все равно чувствовала себя чужой. Вскоре приехала Серафима. Сиделка отцу была уже не нужна, но ее появление не удивило, хотя они и не производили впечатления любовников. Всем в доме заправляла она, отца Мартина называла «хозяином», а самого Мартина «молодым хозяином». Со мной вела себя так, точно я несмышленое дитя, за которым надо постоянно присматривать. Заботливая, но строгая тетушка. Впрочем, и сам Мартин, и его отец в этом смысле мало чем от нее отличались, только строгость заменяла насмешливая нежность. «Как себя чувствует наша девочка?», «Хорошо ли отдохнула малышка?» У меня не было сил сопротивляться, я уговаривала себя, что в этом нет ничего плохого. Наверное, если бы не панический ужас, который возникал, казалось, без всякого на то основания, я продолжала бы считать свою жизнь счастливой, закрывая глаза на то, что просто обязана была заметить с самого начала. Подозрительные отлучки то одного, то другого. Нежелание отвечать на вопросы, касающиеся их дел, и на главный вопрос: как долго мы будем жить в Испании и почему не возвращаемся в Россию? «Милая, здесь прекрасный климат, тебе надо как следует отдохнуть после всех этих ужасов. А в Россию мы можем вернуться в любой момент. Только вот стоит ли торопиться? Слишком свежи воспоминания». «Не досаждайте молодому хозяину своими капризами, — ворчала Серафима. — Вам бы радоваться, что он в вас души не чает. Но и его терпение может лопнуть. Лучше бы подумали, как доставить ему удовольствие, — и с умильной ухмылкой продолжала: — Бедная девочка росла сиротой, рядом не было матери, которая научила бы вас женским премудростям. Но ничего, я вам помогу». С ее точки зрения, моим единственным предназначением было ублажать мужа. Иногда мне хотелось ее придушить, а потом являлась трусливая мысль: чем, собственно, я не довольна? Мартин любит меня, сомневаться в этом повода не было. Он беспокоился, что я могу заскучать, оттого я вела жизнь принцессы. Занималась живописью, танцами, учителя приезжали ко мне из города. На уроках всегда присутствовала Серафима, пресекая малейшую попытку заговорить о том, что не имело отношения к делу. По выходным мы отправлялись то в Мадрид, то в Толедо… и за все это время я ни разу не заговаривала с посторонними, не считая учителей или официантов в ресторанах. И не оставалась одна. В какой-то момент стало ясно: если это и жизнь принцессы, то в заточении. В очень комфортной тюрьме. Я боялась обсуждать это с Мартином, предвидя его ответ. Что он мог сказать: «Ты не чувствуешь себя счастливой рядом со мной?» Я понимала, так не может продолжаться дальше, и не была в состоянии что-либо изменить. Мне казалось: я уже не я, а кто-то другой… Серафима лишь подлила масла в огонь, заявив однажды: «Чем хандрить, лучше бы родили молодому хозяину ребенка. Сколько времени прошло, а вы так и не забеременели». Все мои страхи сразу вернулись. Мартин, конечно, заметил перемены во мне. «Что с тобой, моя девочка, глазки такие грустные?» И я рассказала ему о разговоре с Серафимой. «Не обращай внимания, — засмеялся он. — Нам некуда торопиться. Тебе еще рано иметь детей, хотя, конечно, я мечтаю о сыне».
Сын — это все, что я услышала, и не могла не думать о семейной легенде. Я боялась себе признаться в своих страхах, жизнь представлялась лишенной смысла, зато наполнилась ожиданием близкой беды… Однажды я порезала руку, сама не знаю, как это вышло, нож задел вену на левом запястье. Не такой уж сильный был порез, Мартин смог сам остановить кровь, но тут же вызвал врача, хотя я уговаривала этого не делать. Ближе к вечеру приехал молодой мужчина, рука к тому моменту уже не беспокоила, и я сказала Мартину, что мы напрасно отнимаем время у человека. Врач осмотрел руку, а потом долго со мной разговаривал. Некоторые вопросы должны были меня насторожить, но я не придала им значения. Мартин сидел рядом с таким серьезным видом… было заметно, что он очень обеспокоен, и я решила быть покладистой. Потом они долго шептались в кабинете. Когда врач наконец уехал, я, смеясь, спросила: «Надеюсь, он сказал, что жить я буду». — «Ты не представляешь, как я испугался, увидев тебя залитой кровью». — «Залитой кровью? Мартин, ты просто фантазер».
Через два дня я уже забыла об этом происшествии. А потом встретила девушку. Мартин был в отъезде, его отец и Серафима отдыхали после обеда, а я пошла прогуляться и встретила ее на тропинке к деревне. Девушка оказалась украинкой, по-испански знала всего несколько слов и нашей встрече обрадовалась. Устроившись в тени, мы проболтали больше часа. Она путешествовала по Европе автостопом. Деньги кончились, надо было куда-то прибиваться, так она выразилась. Я дала ей немного денег, те, что были у меня с собой, а она сказала, что познакомилась с хозяином поместья, так же столкнулась с ним утром на тропе. Он обещал ей работу и комнату в доме. Это меня удивило, хозяйством занималась Серафима, а женщина из деревни приходила убирать дом. Но то, что девушка, возможно, будет жить у нас, стало хорошей новостью. «Мы с ним должны встретиться вечером, — сказала она. — Надеюсь, он об этом не забудет».
