– Я к тебе не по своей воле ехала, так и знай! Если бы не болезнь… – срывалась наконец мать.
И так каждый день, день за днем, без тайм-аутов. Иногда Марина вспыхивала, входила в комнату и со слезой в голосе просила маму и бабушку замолчать, помириться, завести разговор о чем-нибудь более приятном. Тогда больные и, в сущности, беспомощные женщины срывали раздражение на ней. Она снова уходила в кухню и слышала, как они попрекают друг друга:
– Это все твое, твое воспитание. Распустила девку, как со старшими-то говорить начала. Взяла себе волю!
– Да ты своей воркотней кого угодно с ума сведешь!
Но главной проблемой для Марины стали даже не домашние дрязги, а голые прилавки. На Ленинград накатывала волна голода. На государственных прилавках стояли трехлитровые банки с тыквенным напитком цвета детской неожиданности. Больше ничего не было – ни чая, ни сахара, ни колбасы. Марина донашивала мамины сапоги – купить новую обувь не стоило и мечтать. Девчонки в институте рассказывали о первом в Ленинграде совместном предприятии. Советско-германский «Ленвест» выпускал замечательную обувь, но талоны на нее распределялись по предприятиям и разыгрывались в лотерею среди сотрудников. Возле фирменных магазинов «Ленвеста» выстраивались многочасовые очереди. Стоять в них Марине было некогда. Не могла она и отовариваться в кооперативах. Копченая колбаса, торт «Птичье молоко» из манной каши и прочие деликатесы переходного периода стоили там очень дорого. Мама и бабушка, казалось, не осознавали всей тяжести ситуации и активно выражали свое недовольство, если их кормили невкусно, несытно, невитаминно. Из всех источников познания жизни у женщин оставался телевизор, который Марина не смотрела – некогда было. Как-то, принеся в комнату поднос с ужином, она обратила внимание на экран. Шла программа «600 секунд». Въедливый тележурналист, находящийся на пике популярности, допрашивал кооператора, угрожающе-разоблачительно поблескивая черной курткой. В частности, интересовал его вопрос, не стыдно ли тому продавать чай по цене, выше государственной. Несчастный предприниматель ерзал на месте, утирал пот платочком и наконец сознался, что да, стыдно.
– Марина, слышишь? Не смей ничего покупать в кооперативах! – одарила ее наставлением мама.
Марина только вздохнула. Да откуда у нее такие деньги? Двух более чем скромных пенсий и повышенной стипендии хватало только на самую скромную жизнь.
Стало немного легче, когда ввели карточки. Их называли талонами, и нормы были далеки от военных. На одного ленинградца полагалось по десять штук яиц, триста граммов растительного масла, два килограмма сахара, полтора килограмма мяса да килограмм макарон. Еще были талоны на водку, вино и сигареты, их тоже можно было отоварить продуктами, потому что и вино, и сигареты были трем женщинам без надобности.
Год, когда Марина окончила университет, оказался переломным не только для нее, но и для всего города. Ленинград снова стал Санкт-Петербургом, и горожане выбрали мэра. Непонятно, как у ленинградцев хватило сил добрести к выборным пунктам – жизнь становилась все дороже, а жить становилось, как говорится, все веселее. Говядина с двух рублей взметнулась до семи, эталон застойного раздолья, докторская колбаса, с тех же стартовых двух рублей рванула до восьми с половиной. Черный хлеб вместо двенадцати копеек начал обходиться в сорок восемь. Вот именно – только еще начал! Колобок цен и от бабушки ушел, и от дедушки смотался – вот и скреби по сусекам. Когда на тебе дом и два недееспособных человека, все воспринимаешь больнее, глубже. Марине надолго запомнилась брошенная кем-то на рынке фраза: «Мяско-то нынче зубастое!» Да что мясо! Дорого стало рожать детей – детские товары подорожали аж в пять раз.
Ценовой скачок никак не сказался на дефиците, жизненно важные товары отпускались все так же по карточкам. Начались перебои с хлебом, а к осени продовольственные магазины стали попросту закрываться. Ленинградцы, гордясь историческим названием города и новым, прогрессивным мэром, затягивали потуже пояса, засевали картошкой дачные наделы, ради получения праздничного продуктового набора заключали фиктивные браки. И быть бы блокадной зиме, если бы не гуманитарная помощь! Город-побратим Гамбург прислал петербуржцам восемьсот тысяч продовольственных посылок, и для Марины тот год приобрел приторный, искусственный привкус котлет из этих посылок. Котлеты, упакованные в синюю фольгу с золотыми звездочками, были сделаны из сои. Мясо жители веселого Гамбурга кушали сами.
Выданные новенькие дипломы вчерашние студенты решили «обмыть» в кооперативном кафе «Виктория». Марина не хотела идти, не в чем было, не из чего внести свою долю, но тут мама настояла. Как когда-то она предложила Марине собрать одноклассников на день рождения, так и теперь она горячо советовала на вечеринку сходить и сунула дочери накопленные тайком деньги.
– Тебе нужно… нужно общаться с ровесниками. Мы превратили тебя в домашнюю работницу, так и молодость пройдет! Сходи, повеселись. Не думай о нарядах. Студенческая вечеринка допускает самую свободную форму одежды, – вещала она как по писаному, воспользовавшись тем, что бабуля заснула. – Джинсы у тебя есть, купи только кофточку, обуй мои выходные туфли. Обязательно иди!
И Марина пошла, удивив однокурсников. Она купила в кооперативном магазине беленькую блузку с выбитыми кружевцами, вытащила из коробки мамины туфельки. Они слегка жали, но это ничего, зато красиво.
В кафе был полумрак, горели затейливые светильники на столах и звучала сладкая, тягучая музыка. Певица в лоснящемся платье покачивала бедрами на эстраде, голосок у нее был хрипловатый, но приятный. Чувствовался недостаток в кавалерах, филологический факультет никогда не мог похвастать студентами мужского пола. Но когда девочки немного подвыпили, освоились и стали смеяться, начали подтягиваться кавалеры от других столиков. Марина вопреки своим страхам не осталась без мужского внимания. Ее пригласил долговязый, модно одетый парень, танцевал с ней три раза подряд, заказал для нее коктейль.
Коктейль оказался крепковат. У Марины сразу закружилась голова, но она не показала виду, элегантно вытянула сигарету из предложенной пачки, закурила. Ее новый знакомый назвался Сергеем, он казался очень взрослым, очень бывалым, смешил Марину пошловатыми анекдотами и поминутно целовал руку. Однокурсницы смотрели на Марину с завистью. Надо же, как развернулась эта тихоня!
Они выпили еще по коктейлю, а потом Марине попались на глаза часы и она присвистнула. Как поздно!
– Мне пора, – она решительно поднялась, нашла свою сумочку, поулыбалась подругам и помахала рукой отошедшему к стойке Сергею.
