Один раз Фернанда остановилась рядом с ней и беззлобно сказала: «Доркас, дорогая, мы не сомневаемся, что тебя что-то действительно испугало. Но тебя мучает именно твоя интерпретация случившегося. Любой игриво настроенный мужчина может пристать к одинокой красивой девушке».
«И потом мгновенно испариться?» — спросила Доркас.
Фернанда пожала плечами: «Кто их разберет, этих греков? Но решить, что это был Джино — о, дорогая, это уж слишком!»
Доркас ничего не ответила. Никто, кроме Джино, не знал этой ласки — первые месяцы это было знаком его любви, а впоследствии изощренным издевательством.
Порывшись в своей аптечке, Фернанда вытряхнула на ладонь две капсулы из бутылочки. Джонни пошел за водой.
«Тебе поможет хороший сон, — сказала Фернанда-да. — К утру все пройдет. Ты должна сделать это ради Бет».
Она не хотела принимать капсулы. Она хотела подумать, сопоставить, понять. Но нельзя было сопротивляться Фернанде. Силу ее напора может снизить только ослабление противодействия. Взяв стакан воды, она взглянула на Джонни.
«Завтра — в Филеримос?» — спросила она.
Ему явно было не по себе.
«Посмотрим, как ты завтра будешь себя чувствовать. Ты можешь не захотеть поехать, Доркас».
«Я захочу, — сказала она. — Ты мне обещал».
Она чувствовала себя ребенком, выпрашивающим подарок: «Если я буду хорошей девочкой, ты подаришь мне гору». В ее убежденности, что ей обязательно надо отправиться на гору Филеримос, логики было мало. Она знала только, что это был активный шаг, хоть что-то действенное в ситуации, когда невозможно бороться по-другому.
«О чем это вы говорите?» — подозрительно вмешалась Фернанда.
«Я тебе потом расскажу, — сказал Джонни. И для Доркас. — Обещание остается в силе. — Он приподнял пальцем ее подбородок, и его прикосновение ничем не напоминало прикосновение Джино. — Постарайся сегодня хорошо выспаться. Твои друзья рядом, и бояться нечего».
Она закрыла глаза, принимая его заверения. Джонни все еще не понимал причину ее испуга. И он не понимал, что Фернанда борется с ней на стороне Джино.
Когда он ушел, и она осталась наедине с Фернандой, ей оставалось только смотреть на Фернанду с отвращением.
«Иди сюда, — сказала Фернанда, я расстегну тебе молнию на спине».
Она заставила себя стоять спокойно, пока Фернанда расстегивала молнию и стягивала с нее платье. Когда Фернанда его встряхнула и потянулась за вешалкой, Доркас механически стряхнула туфли.
«Мне неприятно тебе говорить, дорогая, — сказала ей Фернанда через плечо, — Но боюсь, что ты не очень подходишь Джонни Ориону. Мне нравится этот молодой человек. Мне неприятно видеть…»
«Да, я понимаю, — сказала Доркас— Если мой муж жив, то очевидно, что я не подхожу Джонни
Ориону».
После этого она вновь замолкла. Ее реплика, похоже, не обескуражила мисс Фаррар. Было ясно— она считает, что имеет дело с человеком в состоянии эмоционального срыва. Она вела себя как медсестра, мягко, но отстраненно.
Когда Доркас легла, Фернанда тоже забралась в постель и еще некоторое время, не забыв отвернуть ночник, чтобы свет не мешал Доркас, сидя в кровати, читала детектив в бумажной обложке.
Доркас лежала лицом к стенке, и мысли ее текли своим чередом. Если Джино жив и скрывается на Родосе, то ей придется столкнуться с самыми ужасными проблемами. Прежде всего, Бет. Девочка не должна попасть в руки к отцу. Джино способен на любую подлость, чтобы получить то, что хочет. И если он жив, то никогда не отпустит Бет.
Завтра по дороге на Филеримос она спокойно поговорит с Джонни. Первый испуг уже пройдет. Ей надо заставить его понять и поверить в то, что ей не удалось сделать сегодня. Джонни ей поможет.
Потом была проблема с Фернандой. Если Джино жив, невозможно, чтобы Фернанда этого не знала. Джино доверял Фернанде всегда и при любых обстоятельствах. Если она может быть для него полезной, он ее использует, а она это позволит. Сейчас это было ясно как никогда.
Но зачем Джино раскрывать свое присутствие жене? То, что он сделал, было так жестоко! Это было типично для него. Но почему, если по каким-то своим причинам он был надежно укрыт, он предпочел раскрыться перед человеком, которому имел все основания не доверять? Может быть, он видел ее с Джонни? Видел, как Джонни ее целует?
Она вновь похолодела от ужаса. Джино никогда не отдаст то, что принадлежит ему. На любое свое достояние он накладывает руку со всеобъемлющей силой, независимо от того, значило оно для него что-то или нет. Он никогда ее не отпустит, если сам не захочет. Дозволено было только то, что он планировал сам, выбор других для него не существовал. Возможно, Фернанда в роли преданной помощницы с самого начала вдохновляла его играть роль прекраснодушного создания, которое никому не приносит зла и которому все позволено. Рядом с ним не оказалось никого, чтобы вразумить его, когда он был ребенком. Или все равно не было бы толку?
Постепенно снотворное начало действовать, и чувства угасали. Последнее, что она запомнила, это как она борется с надвигающимися на нее стенами.
Утром она почувствовала головную боль и сухость во рту. Когда она проснулась, она обнаружила, что Фернанда уже оделась и распахивает балконную дверь навстречу утренней свежести. Доркас села на край кровати, пытаясь перебороть туман, застилающий ее со-
знание. В первое мгновение она не могла понять, как она здесь очутилась.
«Бет? — спросила она. — Где Бет?»
«Доброе утро, — приветливо сказала Фернанда. — Ванда только что повела ее завтракать. Мы не знали, когда ты проснешься. Как ты себя чувствуешь, дорогая?»
Постепенно к ней возвращалось сознание, выплывая из тумана, она приходила в себя. Она уставилась на Фернанду с неприязнью, которой никогда раньше не испытывала.
«Джино жив, — сказала она. — Тебе нет нужды меня больше дурачить. Он сам себя выдал прошлой ночью».
Фернанда стремительно к ней подошла и пощупала ее лоб: «Небольшая температура? Почему бы тебе снова не лечь? Я пошлю тебе поднос, когда спущусь».
Доркас отдернула голову и встала, нетвердой походкой направившись в ванную. Бодрящий душ понемногу возвращал ей силы. Ее мучила тяжесть в голове. Сегодня Джонни должен отвести ее на гору Филеримос. Ей необходима ясная голова, спокойствие и уравновешенность. Она не будет притворяться перед Фернандой, что Джино не дотрагивался до нее прошлой ночью, но не даст ей повода, чтобы обращаться с ней как с инвалидом.
Когда она вышла из душа, Фернанда уже спустилась, оставив ей записку, чтобы она к ней присоединялась, если чувствует себя в силах. Кофе должен помочь, гласил поскриптум. Она оделась — ее слегка шатало — и последовала вниз.
