поднимает белый флаг, капитулирует, но я никак не могла понять, что заставляет ее так быстро сдаваться.
Все это просто невероятно. Что убедило ее в моей безоговорочной победе? Что или кто?
– Я не понимаю, почему Вы так говорите, – призналась я, грустно покачав головой. Мне было очень жалко видеть ее внешнее состояние: по ней будто каток проехался. – Я – его студентка. И я не давала никаких поводов считать меня его любовницей. Я не знаю, с чего Вы это взяли.
У женщины от моих слов покатилась слеза, которую она даже не попыталась скрыть. Скривившись от уродующей душевной боли и отворачивая от меня рябое от горя лицо, она стала срывать с безымянного пальца обручальное кольцо:
– Вы с ним говорите об одном и том же совершенно по-разному, – навзрыд сказала она, сорвав, наконец, кольцо и швырнув его мне под ноги. – Но я верю ему, а не тебе. Он убежден. Он непреклонен. Впрочем, как и всегда. Мне нет смысла даже… Да ты еще, наверное, просто ничего не знаешь. Как же я тебя ненавижу, сука малолетняя. Ты мне всю жизнь загубила. Чтоб ты сдохла!
Больше не подавляя рыданий, женщина закрыла лицо руками и пошла прочь скорыми, большими шагами. Я находилась в таком шоке от ее последних фраз, что даже не стала догонять. Подняв кольцо с земли, я осмотрелась и поняла, что без визита на кафедру сегодня точно не обойдусь. Внутри было какое-то новое ощущение: не то вины, не то обиды, не то злости. Не то всего и сразу.
Идти к нему я боялась, даже не сразу решилась постучать в дверь: кто знает, в каком он настроении после такого разлада в семье? Черт, как неловко тогда в парке с мороженым получилось… Подруга его жены сделала поспешные выводы, а его жена теперь думает обо мне невесть что. Но у меня сегодня тоже слишком много случилось негативного – не он один такой, бедняжка. Могу себе позволить взглянуть ему в глаза и потребовать объяснить ситуацию.
– Константин Сергеевич, можно к Вам? – наполовину засовываясь в кабинет, тихо спросила я, под его взглядом сразу теряя уверенность и развязность, с которой сюда пришла.
– Проходите, Гарзач.
Я положила кольцо его жены прямо на стол и спросила:
– Что это было? Можете объяснить?
– Где Вы это взяли?
– Ваша жена подходила ко мне. Может, скажете, откуда она знает, как я выгляжу?
– Вот дура… – сокрушенно выдохнул он, растрепав себе волосы.
– Что происходит? – вперив в него взгляд исподлобья, спросила я. Он выгнул смоляную бровь. – Мне этого всего на хрен не надо! Я сколько раз старалась избежать сплетен о наших с Вами якобы отношениях! А ради чего? Чтобы сейчас получить это? Эти разбирательства при всех, швыряние колец, разборки с чужими женами? Вот здесь уже Вы у меня сидите с Вашим отношением! Вот здесь! – я резанула ребром ладони себе по горлу.
Глядя на меня, Довлатов менялся в лице. Я никогда не видела его таким разочарованным и в то же время испуганным. Мне показалось, что своими словами я режу его без ножа. Он поднялся над столом, такой гневный и страшный, во весь исполинский рост, и я снова вспомнила отца. На высоком матовом лбу застыла струйка пота, на скулах играли желваки, щеки превращались в ямы от того, как сильно были стиснуты зубы, а сжатые кулаки с побелевшими от натяжения костяшками легли на застекленную поверхность стола.
– Об этом. Вы можете. Не волноваться, – раздельно проговорил Довлатов, скрипя зубами. – Это не Ваши проблемы. С семейными ссорами я разберусь самостоятельно. Ваше дело – доклад. И все. Завтра встречаемся в 17:00 на кафедре. Все. Идите.
Он говорил это так, будто я была во всем виновата. Будто это я первая начала ему навязываться… будто это из-за меня от него уходит жена, которую он разлюбил.
– Я не могу так поздно. Я, в отличие от Вас, в первую смену учусь, – ядовито заметила я. – Мне надо и уроки когда-то делать, тем более, у меня есть личная жизнь, которой я тоже хотела бы уделять время.
– А мне плевать, – холодно возразил Довлатов. – Мне все равно, какие там у вас дела, Гарзач. Учеба должна быть превыше всего. Я назначил время: либо Вы приходите, либо нет. Не придете – будут проблемы, учтите. Уходите и не задерживайте меня.
– За что Вы так со мной? – у меня губы задрожали от ярости, внутри распалялся огненный горн. – Вы-то за что? Родители меня не любят, Корнеева терпеть не может, Галя никогда не простит, с лучшей подругой поругалась, староста считает меня виновной в личном несчастье, Ваша жена по причине, мне неведомой, на меня вызверилась, еще куча людей недолюбливают меня просто за одно мое существование! – уже переходя на крик, я ощущала сильный пульс в висках, и почти ничего не видела вокруг. – Я все могу понять и принять. Но Вы-то за что? За что ВЫ меня ненавидите? Что я Вам всем сделала? Родилась на свет?! Так это поправимо!
– Яна, все не так! Не надо! – крикнул он мне в спину, когда я толкала перед собой дверь.
Вырвавшись наружу из душного злого помещения, я глотала слезы и бежала как можно быстрее – подальше оттуда, чтобы успокоиться, чтобы прийти в себя и посмеяться над собственной затеей начать новую жизнь. Я люблю эту сволочь. Как же я его люблю! Даже внутри все щиплет, даже хочется перестать жить.
Я больше не буду избегать его – у меня нет сил сопротивляться. Чувство слишком сильное, слишком поглощающее. Я никогда до этого не ощущала подобного. И если уж он на меня так зол, то я буду показываться ему на глаза как можно чаще. Пусть злится. Я выведу его из себя до такой степени, что он откажется работать со мной. Не выдержит, не сможет! А мне только этого и надо. Избавиться от его назойливой персоны, навсегда. Напишу заявление на академ, выселюсь с общаги и просто уеду домой. Чтобы не видеть больше никого из них хотя бы год – ни Довлатова, ни Ольгу, ни Галю, ни старосту, ни Журавлеву, ни Корнееву.
Все. Хватит. Конец.
Ядерный взрыв – неуправляемый процесс высвобождения большого количества тепловой и лучистой энергии в результате цепной ядерной реакции деления или реакции термоядерного синтеза за очень малый промежуток времени.
К следующему дню я успокоилась и даже нашла в себе силы смириться с произошедшим.
Ну,
