— Вадим отнес труп в воду, а потом кто-то стрельнул ему в затылок…
— Но кто?!
— Папа, я не знаю. Даже предположить не могу.
— Вадим парень рисковый. Может, насолил кому здесь, в Москве. Ладно, дочка, главное, что с тобой ничего не произошло.
Курносый веснушчатый следователь, не москвич явно («хекал» он нещадно), в помятом кургузом пиджачке неопределенного цвета и грязноватой рубашке, застегнутой на все пуговицы (где только нашли такого олуха!), беседовавший со мной в присутствии Виталия Ивановича, задавал дежурные вопросы: «Фамилия, имя, отчество?» — Я ответила без запинки, выучила уже. «Год рождения?» — Тут я уже замялась, но папа ответил быстро: 1977-й. — «В каких отношениях вы состояли с убитым?» — «Он был моим женихом». — «Что вы делали ночью на берегу реки?» — «Занимались любовью». Следователь покраснел как рак и, заморгав круглыми, навыкате глазами, перестал писать.
«Милейший, мы торопимся», — вежливо сказал папа. «Откуда был произведен выстрел?» — «Не знаю, из леса, кажется. Простите меня, я ничего не помню. У меня.., у меня голова болит!» Папа достал из бумажника пачку долларов и, не пересчитывая, положил ее на край стола: «Надеюсь, вам этого хватит?» Следователь молча кивнул и, суетливым движением спрятав деньги в карман, вышел из номера.
После недолгих сборов мы сели в бронированный «мерседес» и поехали домой, в Питер. Толик поехал с нами — отмывать залитую кровью машину Вадима он не захотел. Папа спрашивал его по дороге о чем-то, Толик отвечал коротко, иногда — пространно, и я, убаюканная его речью, заснула.
«Леночка, дочка, проснись, пора, вставать», — позвал меня издалека ласковый голос мамы. МОЕЙ мамы. «Сейчас, мамочка», — сквозь сон пробормотала я, приваливаясь к плечу Виталия Ивановича.
«А задница у тебя ничего, соблазнительная». — Это уже тот, из иномарки, что обесчестил меня в день маминых похорон. «Ленка, я, кажется, влюбилась!» — Танечка… «А ну сделай мне минет; сука!» — Клиенты чертовы, хором. «Семьдесят процентов мне, тридцать — тебе. И без глупостей!» — Зак, конечно. «Русский девка, проститутка…» — Ненавижу, грек… «Машенька, солнышко…» — А это Вадик, Вадим… Макс, а ты что же молчишь?
Ты-то, надеюсь, жив? Я люблю тебя Макс, я не могу без тебя…
Застонав негромко, я открыла глаза.
— Машенька, тебе приснился дурной сон? — спросил отец.
— Да, папа, поскорей бы его забыть!
— Это нервы, Машенька. Это пройдет. Дома ты выпьешь успокоительное и придешь в норму.
Я прижалась к отцу, как маленькая девочка, и, вздохнув, спросила:
— Папа, а почему снятся сны?
— Сны? Не знаю, Машенька. Подсознание, наверное, работает, когда ты отдыхаешь.
— А если мне снится прошлое?
— Это говорит о том, доченька, что ты пытаешься его вспомнить.
— Я не пытаюсь его вспомнить. Я хочу его забыть, но у меня ничего не получается.
Дома заплаканная мама бросилась мне на шею и громко заголосила. Она постарела за эти дни.
Несчастная женщина, готовая боготворить собственную дочь… Но я-то не являюсь таковой. Я не Маша, я — Лена, я самозванка, хотя и стала ею не по своей воле.
Взяв маму за руку, я привела ее в свою комнату и усадила на кровать.
— Мама, я должна тебе кое-что сказать. Я больше не могу обманывать ни себя, ни тебя, ни папу. Это очень тяжело — жить чужой жизнью, пойми меня…
— Машенька, ты слишком много пережила. Тебе нужно отдохнуть.
— Дело в том, мама… Дело в том, что я не Маша.
Из груди вырвался громкий стон.
— Машенька, ну что ты такое говоришь, родная? Может, позвать тебе врача?
— Врач мне не нужен. Я не находила в себе сил сказать правду. Но.., вы с отцом стали для меня настоящими родителями. Ближе вас у меня никого нет.
Я перевела дух и продолжила:
— Меня зовут Лена. Я была проституткой. Теперь мне стыдно за свое прошлое. Я хочу забыть его, но у меня ничего не получается, ничего.
Закрыв лицо руками, я заплакала.
— Мамочка, прости меня, если сможешь, прости, — вырвался из горла беспомощный крик. — Ты представить себе не можешь, как я хотела быть Машей! Но я Лена, Лена! — Я упала на колени и прижалась к маминым ногам. Рыдала я так сильно, что в комнату вошел отец. Оторвав меня от матери, он уложил меня на кровать и заботливо укрыл теплым верблюжьим пледом.
— Машенька не в себе, — объяснила мама. — Смерть Вадима выбила ее из колеи. Надо бы пригласить к ней психоаналитика.
— Клава, в Москве она нашла человека, который посадил ее на иглу.
— Что?! — Мама испуганно зажала рот ладонью. — Виталик, ты должен с ним разобраться! — сказала она чуть позже. — Этого выродка надо… убить.
— Он мертв, Клава. С ним разобрался Вадим.
— Я не Маша, не Маша, — опять затвердила я на одной ноте.
Мама вызвала врача, и тот, не мешкая, ввел мне успокоительное. Я почувствовала, как закружилась голова, и провалилась в сон.
Проснулась я рано утром. Стрелки будильника, вытянувшись в одну линию, показывали шесть. Мама дремала в кресле у окна. Бедная, как она устала… И зачем только я мучила ее своими откровениями? Кому они нужны? Ради этих милейших людей, вытащивших меня с того света, я должна стать Машей и стану ей. А Лена? А что Лена? Лены больше нет. Подумаешь, не велика потеря!
— Машенька, как ты себя чувствуешь? — спросила мама, едва открыв глаза.
Я приподнялась на локте и с грустью посмотрела на нее:
— Я-то хорошо, мамочка, а вот ты вею ночь не спала.
— Солнышко мое, как я могла спать, если ты находилась в таком состоянии?
— Ты просидела рядом со мной целую ночь?
— Конечно, дочка. А разве могло быть по-другому?
— Но ведь ты устала! Мамочка, тебе нужно отдохнуть.
— Доченька, я совсем не устала! Я рада слышать твой звонкий голосок!
Я бросилась к матери на шею и осыпала ее поцелуями.
— Мамочка, я в полном порядке. Я чувствую себя великолепно!
— Ну вот и хорошо.
— Я больше никогда не пойду против воли отца, мама. Мне так жалко Вадима. Мне кажется, он меня все-таки любил…
— Конечно, моя девочка. Ты такая красивая, тебя невозможно не любить.
— Я привыкла к нему за эти дни…
— Мы с папой не были в восторге от него, но… он по-настоящему о тебе заботился, Маша, надо отдать ему должное, когда ты уехала в Грецию, он места себе не находил.
— Если бы Вадим остался жив, я бы обязательно нашла для него добрые слова. — Я подняла голову и, вздрогнув, спросила:
— Мамочка, а почему мы скупимся на любовь?
— Не знаю, доченька. Наверное, человек так уж устроен. Помнишь сказку о синей птице? Дети пошли искать ее за тридевять земель, а она оказалась дома — только руку протяни.
— А почему люди боятся настоящей любви?
