пытаюсь выглядеть хуже, я из всех сил стараюсь быть паинькой. Ты выпила всю бутылку. Не так ли?
— Ты выпил почти две, и виски куда крепче красного вина, — парирует Эби и добавляет вполголоса: — Ты, возможно, забыл, но это я тащила тебя пьяного с балкона и укладывала в постель.
— Если бы я не мог идти сам, то лежал бы там до сих пор, — отвечаю в прежнем насмешливом тоне. Эби высокомерно вздёргивает бровь.
— Ты недооцениваешь мою физическую подготовку, Джером, — ухмыляется она. — И мою настойчивость.
— Настойчивость я заметил еще в Испании. Ты, кажется, извинялась за тот голый инцидент. Передумала? — с наигранной небрежностью интересуюсь я.
— Не я. Ты передумал, — заявляет уверенно, вызывая у меня улыбку. Почти искреннюю. Упрямая. Настырная. Откровенная. Забавная. Характер совсем не девчачий. И никогда не был. Розовые единороги не для Эби Спенсер.
— Почему ты так решила? — озадаченно спрашиваю я. Сканирующий взгляд скользит по моему телу вниз к бугру на брюках. Брови красноречиво приподнимаются. И нет, она даже не краснеет. Наглая, добавляю еще один эпитет в ее адрес.
— Не решила, а нащупала, — без заминки выдает Эби. Я смотрю на ее губы и, что самое удивительное, совершенно не могу вспомнить, какими они были в детстве. Ее новый сумасшедший, небрежный, но, несомненно, дико сексуальный, экзотический образ затмил туманные, расплывчатые воспоминания о той девочке, которую я любил как родную сестру. И я ненавижу ее сейчас за то, что она разрушает мою идеальную картинку из прошлого — лучшее, что случалось со мной, это двенадцать лет счастливой жизни в семье Спенсеров. А я, похоже, худшее, что случалось с ними.
— И что скажешь? Или хочешь продолжить изучение? — мой вопрос вновь попадет мимо. Эби пожимает плечами, задумчиво хмурит брови, словно действительно раздумывает над безумно важными вещами.
— Я бы перешла к практике, — озвучивает она результат своих размышлений. Ее нижняя губа полнее, и она проводит по ней кончиком языка, оставляющим влажный след. Это не попытка соблазнения, неосознанный жест, случайный. И он гораздо горячее всех призывных поз, в которых мне предлагали себя десятки женщин.
— Так сразу? — уточняю я, понимая, что пора прекращать балаган и отправить ее в соседнюю спальню. Но что-то удерживает меня от правильного поступка. Я все-таки нащупал дно, много лет со скоростью света погружаюсь в ад, и, наверное, обжечься еще сильнее мне уже не страшно. Или режим «похер» никак не выходит переключить на более стабильный и разумный.
— Ты сам говорил, что вокруг опасность, напугал до чертиков. К чему тратить время впустую? — Эби садится, скрестив ноги перед собой. И я отпускаю, наконец, ее руку. Бросая на меня хмурые взгляды, девушка потирает свое запястье, всем видом давая понять, что я был слишком груб. Мешковатый свитер и ужасные колготки не добавляют ей сексуальности, но и не отменяют.
— Ты сумасшедшая, Эби. Чокнутая на всю голову, — сообщаю я резко, ни на секунду не покривив душой.
— Это говорит мне парень, заливший в себя литр виски и несколько часов прорыдавший на балконе?
Что? Что за бред? Моя футболка и правда влажная, но явно не от слез. Я бы такой конфуз точно не пропустил.
— О да, ты рыдал как ребенок, и дождь тут совсем не причём. Можешь мне поверить на слово, — утвердительно кивает Эби, заметив на моем лице смесь раздражения и иронии. — Кто она, Джером? — следующий вопрос поднимает внутри меня бурю. Ярость вспыхивает с новой силой, и тот факт, что причиной негативных эмоций является другая, не защитит Эби от последствий неосторожной попытки заглянуть в мою душу. Доступ закрыт. Никаких исключений.
— Она? — стиснув челюсти, напряженно переспрашиваю я.
— Девушка, которую ты знал раньше, — продолжает испытывать мое терпение Эбигейл. Она даже не подозревает, что только что ступила голыми ступнями на пылающие угли. — Девушка, о которой ты говорил в Мадриде. О которой писал Филли Бойл. Что с ней случилось? Или с вами?
— Ты правда хочешь говорить о женщинах, лежавших в этой постели до тебя? — холодно интересуюсь я. — С чего ты взяла, что я говорил о какой-то одной?
— И много их? Девушек, лежавших в твоей постели до меня? — уточняет Эби наигранно равнодушным тоном.
— Больше, чем ты можешь себе представить, — ухмыляюсь я. — И последняя ушла вчера утром. А завтра, возможно, ее заменит другая.
— Но сегодня здесь я, — констатирует Эби очевидный и не устраивающий меня по всем статьям факт. И черт бы ее побрал, я понятия не имею, что за дьявол вселился в девочку, которую я запомнил, как хрупкого ангела, постоянно попадающего в передряги.
— И тебя устроит такой расклад?
— Ты не захочешь другую. После меня, — заявляет «хрупкий ангел», превратившийся в настойчиво домогающуюся меня самоуверенную развязную незнакомку.
— Смело, — усмехаюсь я. — Наивно. Глупо. Что в тебе особенного?
— А в ней? — рикошетит она вопросом.
— В них? — сухо уточняю, и она артистично вздыхает.
— Хорошо. В них. Секс? Внешность? Ум? Общее прошлое? Я могу дать тебе больше.
— Ты можешь быть естественной только в одном качестве, — сообщаю я, и ее лицо становится замкнутым, отчужденным.
— Я не твоя сестра, Джером, — холодно отрезает девушка, вот так запросто отказавшись от меня.
— Нет. Не моя. Моя Эби была совсем другой. И я сожалею, что потерял ее семь лет назад, — пытаюсь уязвить женское самолюбие откровенным осуждением в своем голосе и интонации, но удар не достигает цели, или Эби блокирует любые мои попытки призвать на помощь общие воспоминания.
— Нам обоим пришлось измениться и вырасти, — с неожиданной горячностью отвечает Эбигейл. — Никто не виноват в том, что мы не в силах повернуть время вспять. Я больше не хочу играть по правилам, быть хорошей девочкой, следовать распорядку и принципам, от которых никакого проку. Худшее уже произошло.
— Я говорил себе нечто подобное тысячу раз и ошибался. Каждый следующий удар был сильнее предыдущего, — под моим пристальным взглядом Эби ненадолго сдается, позволяя увидеть ее уязвимость, но уже в следующую секунду это впечатление рассевается.
— Я не причиню тебе боль, — серьёзно заявляет она с таким уверенным видом, что я невольно начинаю хохотать над девичьей наивностью.
— Мне? Ты? — отрывисто
