— Любовь причиняет страшную боль, — озадаченно произнесла я. — Никогда не думала, что это такое болезненное чувство.
Он печально улыбнулся.
— Да, любовь причиняет боль, — проговорил он, и я поняла, что он вспомнил Астрид.
— Все равно, лучше быть живым и чувствовать боль, — сказала я и удивилась, что могу произносить подобные слова и верить в них.
— Значит, теперь, когда ты по-иному относишься к Лоре, — продолжал Гуннар, — ты должна помочь всем нам отговорить ее от авантюры, которую она задумала.
Я беспомощно уставилась на него, обнаружив, что наряду с любовью в моей душе есть место и преданности. Я яростно замотала головой:
— Нет! Я на ее стороне. Если она этого хочет, то должна вернуться, встретиться лицом к лицу со своим миром и стать той, кем может теперь стать и кем не была прежде. Я считаю, сегодня она может стать величайшей актрисой Америки… если настоит на своем.
Вот тогда он рассердился по-настоящему. Я увидела в его глазах бурю, подобную разбушевавшейся стихии в его родном суровом краю. Я поняла, что он как полагал, так и будет полагать, будто я желаю Лоре поражения. Все, что я говорила о любви, не в счет, потому что он по-прежнему думал, что я замыслила наказать Лору, увидеть, как она сама себя погубит.
Я намеревалась рассказать ему, что случилось прошлой ночью и что Ирена рассказала мне сегодня утром. Теперь я ему ничего не скажу. Я отвернулась, такая же сердитая, как и он, и страшно обиженная. Я направилась обратно к дому, и он последовал за мной, обогнав меня перед самым входом, чтобы с ледяной вежливостью открыть мне дверь.
Лора и мать Гуннара безмятежно беседовали в гостиной, там, где мы их оставили. С фотографии на рояле пианино Астр ид улыбалась мне, словно в знак одобрения. Теперь мне бы хотелось узнать о ней побольше. Интересно, как она вела себя, когда Гуннар становился холодным, как норвежская зима? Или с ней он никогда таким не бывал? У нее было ласковое улыбающееся лицо. Какой женой она была ему? Как сильно его любила? Все это мне хотелось знать… но я никогда этого не узнаю.
Теперь, когда я смотрела на Лору, я видела в ней не актрису, которой восхищалась, а женщину. Вспыльчивой, безрассудной, часто поглощенной только собой и потакающей собственным желаниям — однако ее натура была гораздо сложнее, чем я хотела признавать. Она была достаточно сильной, чтобы понимать, что для нее работа стоит на первом месте и что она избавится от любого человека, который станет ей слишком близок. Впервые я осознала, что такие решения давались ей нелегко и принимались не без душевной боли и самопожертвования и только потому, что она знала себя. Кое-кто из кинозвезд пробовал жить по-другому, но очень часто все заканчивалось разводом, и дети при этом страдали еще больше, чем я. Лора, по крайней мере, не пыталась выйти замуж, пока не оставила Голливуд.
Она, должно быть, почувствовала, что я думаю о ней, потому что бросила на меня взгляд с другого конца комнаты и улыбнулась своей знаменитой улыбкой.
— Видишь! — обратилась она к Гуннару с легким торжеством в голосе. — Мы теперь с Ли друзья.
Я прекрасно знала, что она гордится тем, что покорила меня. Но впервые не вспылила. Я научилась принимать все, что она может дать, не прося большего. И готова была предложить, пусть неуклюже, кое-что, чего она никогда не знала и, возможно, не ценила, — дочернюю любовь.
— Яне уверен, что вы друзья, — угрюмо возразил Гуннар. — Может быть, ты слишком доверчива, Лора.
Она улыбнулась в ответ, пропустив его слова мимо ушей, хотя я теперь точно знала, что он мне не верит и будет всякий раз говорить ей обо мне плохо.
— Жаль, — сказала Лора, — Ли не видела танцы в народных костюмах, но у нас нет времени, совсем нет времени.
— Почему нет времени? — не понял Гуннар.
— Я уже отправила несколько писем, — объяснила она, — чтобы подготовить почву для своего появления в Голливуде. Но не стану ждать ответа и последую за письмами сама. А Ли вернется а Нью-Йорк.
— Причинив столько вреда, сколько было в ее силах, — заметил Гуннар, забыв о хороших манерах.
Лора поднялась с дивана и подошла к нему:
— О нет! Ты не прав. Ли возродила меня к жизни. Она сомневалась во мне, осуждала меня и тем самым встряхнула, и я ожила. Она заставила меня понять, что я просто жалела себя и трусила. Теперь я должна воспользоваться шансом и наконец рискнуть. Она вытащила меня из моей раковины, чтобы я снова увидела жизнь.
— И твой брак во всем этом тебе не смог помочь? — осведомился Гуннар.
Его мать подала с дивана недовольный голос.
— Перестань, ты не должен говорить подобные вещи нашим гостям, — твердым тоном проговорила она.
— Сейчас не до учтивости, — столь же твердо возразил Гуннар. — Ты не знаешь всего, что произошло, мама.
Лора потянула меня за руку:
— Нам пора, Ли. Гуннар сейчас не в духе, у него мрачное норвежское настроение. — Она подошла к миссис Торесен и легко коснулась губами ее щеки. — Мы еще увидимся перед моим отъездом и постараемся, чтобы визит прошел удачнее. Гуннар, будь добр, покажи, где наши пальто.
Лора обставила свой уход с большим достоинством и ничем не показала, что его слова насчет ее замужества задели ее.
Он отвез нас обратно в Калфарет, не проронив в пути ни слова.
Выйдя из машины, Лора притянула к себе его голову и поцеловала, как и его матушку, в щеку.
— Ты скоро перестанешь на нас дуться. Я предвкушаю прекрасный вечер в театре. Пожалуй, мы возьмем нашу машину и встретим тебя там.
Ее обворожительные манеры всегда побеждали, и он, криво улыбаясь, согласно кивнул. На меня Гуннар едва глянул, когда я с ним прощалась.
Ночью пошел дождь, и я узнала, что это такое в Бергене — лило весь следующий день. Воды залива и озер стали свинцово-серыми, над горами клубились тучи, закрывая Ульрикен темной завесой.
На меня, в отличие от Лоры, погода подействовала угнетающе. Я чувствовала себя загнанной в ловушку. Теперь у меня было предостаточно времени, чтобы обдумать, взвесить и оценить те новые чувства, которые владели мною. Я почти не оставляла Лору одну и, нравилось это ее мужу или нет, ночью спала в ее комнате. Она этого хотела, и я не собиралась идти против ее желания.
Ничто по-настоящему не изменилось в наших отношениях, перемены коснулись лишь меня самой. Возможно, я стала относиться к ней помягче, но она по-прежнему была со мной резкой и властной.
Очевидно, ненастье сказалось не только на мне. Майлз и Дони постоянно цапались друг с другом. Ирена с подозрением следила за ними и с трудом удерживалась от того, чтобы не нагрубить Дони. Вероятно, мы все следили друг за другом. То есть все, кроме Лоры. Зная теперь, откуда исходит опасность, она уверенно чувствовала себя благодаря моему постоянному присутствию и позволяла себе открыто смеяться над всем, что могло бы ей угрожать.
