— Нечего жалеть такую стерву!
— Да ни ее, внука жалко. Он при чем? Ладно я, но ведь отец ушел. Андрюшка, считай, совсем сиротой остался. Тяжко ему придется с матерью. У ней добра в душе не сыскать. Несдержанная, грубая, кто с такою уживется. Уж на что покладистый и добрый ее Вася, а и он сбежал.
— Видать, по мужской части слабак оказался, иначе не таскалась и не выперла б его! — догадалась Людмила.
— Тут о сыне должна была подумать, — не согласилась Варя.
— Прикольная ты баба! Иль только что из пещеры вывалилась? Да пока сын вырастет, дочь твоя на-вовсе стопчется, старухой станет. Кому будет нужна? Мужиков к себе в постель бутылкой придется заманивать, если к тому времени не все отгорит. А разве не обидно, целую жизнь выбросить придется, а кому? Под хвост сыну! Он того достоин? Никто в том не уверен. И, прежде всего, сама Анжелка, вмиг себя вспомнит. И твой промах не повторит.
— Андрюшка характером в отца пошел. Тихий, добрый мальчонка! — вспомнила Варя внука.
— Закинь подруга! Все они хорошие, покуда взрослыми не сделались. Ты, лучше про себя вспомни. Заклей какого-нибудь придурка, пока сама не износилась вконец, стреножь понадежней, чтоб не дергался, и живи ни чешись.
— Отошло наше время, Людка! Теперь мужики совсем девчонок клеют. Мы в стороне!
— Это верняк! Бесится плесень. Глянешь, идет иной, ноги враскорячку, портки на коленках, башка трясется, а сам на соплячек смотрит. Здесь в общаге такие имеются. Небось с Суворовым походы помнят. Так то вышла в вестибюль, глядь, ползет один. А тут кучка девок собралась. Он к ним вознамерился повернуть. На каждой ступеньке пердит, спотыкается, но тащится. Да мало того, говорит им:
— Девчонки! Кто сегодня ко мне уговорится? Ни одна не пожалеет! Подарю незабываемую ночку! Давайте, уламывайтесь озорницы, покуда я на взводе!
— Ну, девки хихикают. И спрашивают:
— Дед! А зачем тебе баба?
— Знамо дело! Ить мужик покуда! Кости разомну, кровь разогрею!
— Дед! Тебе клизьму поставить? — хохочут девки.
— Я сам поставлю! Да такую, что вприпрыжку за мной бегать будете! Вон за мной на улице три бабы увязались, я еле от них отбился. Потому что с шалашовками делов не имею. А только с путними. Вот и вам сказываю, уламывайтесь, покуда я тут готовый и теплый стою. Не то раздумаю, и тогда надолго…
— Поверишь, Варька, я офонарела! Тому старику уже восемь десятков. А он к молодым девкам лыжи вострит. А ведь ветеран, чтоб его клопы погрызли! У него медалей и орденов, от плеч и до коленок!
— Ты не заметила главной награды на нынешний день, что у него меж ног растет и покоя не дает. Он в свои годы еще помнит, что мужиком родился и к молодым бабам пристает. Мы в его годы о шалостях и не вспомним, — отмахнулась Варя.
— Вот и я про то! Нельзя нам терять время.
А и что поделаешь? Вона целый месяц, как последняя дура, носилась сюда с кастрюльками. Все голубцы, котлеты, пельмени, хотела хахаля прикормить. Старалась, как для родненького! Поверила, что любовь у мужиков появляется в сытом пузе! Как бы ни так! Он все сожрет, и даже спасибо не скажет. Про какую любовь с ним тарахтеть, если этот гад мое имя никак не запоминал. Вот так однажды доедает он последний голубец, я и спроси его:
— Антошка, когда мы с тобой про нашу любовь поговорим? — рассмеялась Людмила, вспомнив:
— У моего хахаля глаза по тазику сделались, а голубец колом поперек горла встал. Антошка задыхаться
начал. Я его кверху ногами сдернула. Выскочило все, что сожрал! Иль я не комендант, что свое отнять не смогу? Ну, а хахаль продышался и уполз, ни слова про любовь не сказал. С того дня, как только увидит меня, ищет как миновать, обойти. И уже не приходит. Отбило ему аппетит в тот день напрочь. Ну, я еще попыталась зайти к нему в комнату, да все неудачно. Видно окончательно одичал без женщины! Хотя, в общагу, к себе в комнату вертается уже к ночи! А где шляется? Небось с подзаборными алкашами, каких за бутылку пива уговорить без труда можно. Такие они все теперь. Не хотят в семье жить и заботиться об ней. Им переменку дай, чтоб как кобель, сорвавшийся с цепи, носился вольно от сучки к сучке! — возмущалась Людмила.
— Да у тебя здесь этих Антонов полная обойма! С одним сорвалось, отлови другого, невелика потеря!
— Оно конечно, но неохота цеплять первого попавшегося козла. Мне не только мужик, а хозяин в доме нужен! — скульнула баба жалобно.
Варя не думала о мужиках. Она купила кучу газет с объявлениями о продаже жилья и внимательно их изучала. Подчеркивала, какие приглянулись.
— Вот неплохой вариант! Двухкомнатная, в самом центре, но цена занебесная! За такие деньги совсем недавно можно было коттедж купить. Пусть поскромнее Анжелкиного, зато свое, собственное жилье! — оторвал от газеты стук в дверь.
Антон прямо с порога позвал:
— Поехали ко мне! Я уже совсем перебрался За тобой приехал.
— Не смеши! Чего мне у тебя делать?
— В гости зову! Я же обещал показать свой дом! Ты соглашалась!
— Не помню! И что там забыла? Я вот себе жилье присматриваю. Видишь, объявления изучаю. Вечером обзванивать буду.
— Так ты бери жилье враз с хозяином. Чтоб все в одном комплекте! — смеялся Антон.
— И чего скалишься? Не буду ж вечно здесь жить! Нужен свой угол. Если не хватит у меня денег, продам деревенский дом. Одной он не нужен. А тут, глядишь куплю что-то путнее, — сняла очки баба.
— Варя, поехали ко мне. Я уже все подготовил к встрече. Не откажи, уважь мое старанье! — просил Антон.
Варвара села в машину, оглядывалась по сторонам:
— Погоди, Антон, притормози, — попросила человека, взяв его за локоть, и добавила:
— Вот в этом доме я прожила много лет с Виктором. Тут росла Анжела. Подожди немного, выйду на минуту, — вылезла из машины, подошла к дому, задрав голову, смотрела на окна.
Как давно и как недавно была она здесь своею. Но прошло время. Другие люди прижились здесь, вытеснив из квартиры память о чужом прошлом. Повесили свои занавески, убрали с подоконников цветы. Даже свет стал другой, чужой, незнакомый.
А когда-то, кажется еще вчера, она спешила сюда, сбиваясь с ног, вот в эту дверь. Здесь Варю любили и ждали. Тут никто не обижал. Виктор любил искренне, безгранично. Дочь бегала за нею тенью. Как все изменилось. Никто больше не ждет, никому не нужна, опускается голова, и льют из глаз слезы горькой памяти:
