Пришлось объяснить.
— Ого! — отреагировал он на новое деяние Тамилы. — Да уж! Не баба, а Чикатило какая-то! Ну, а паренек наш просто девку снял в гостинице и отвлекся на пятнадцать минут, а они удрали. Я ему влил, конечно, но ты же понимаешь, он же человек!
Это «ты же понимаешь» мне не понравилось. Я слегка надулась, впрочем, Денис ничего не заметил. Он продолжал свистеть:
— Нет, ты хоть поняла, что израсходовала запас везения за сто лет? Пойди хоть свечку в церкви поставь!
Его слова были правдой на все сто процентов. Я задумалась над этим: значит, мне надо подготовиться. И очень хорошо, что подготовилась, потому что через месяц после аварии состоялся суд над Костровым.
Я хорошо запомнила тот день, когда ждала вестей из зала суда. Сама я не могла туда пойти, но не только потому, что была физическим инвалидом. Настоящая причина скрывалась в моем страхе не справиться с собственными эмоциями. Поэтому я осталась ждать Седова, который пошел на суд по долгу службы и из сострадания ко мне. Он был моими ушами и глазами в зале заседаний гродинского Дома правосудия. С утра я лежала на своей больничной кровати, глядя в окно, за которым хлестал настоящий затяжной, унылый осенний дождь. Павел пришел только под вечер, я уже вся чесалась от нетерпения. Увидев его, вскочила со скомканного одеяла и пошла ему навстречу. Но, не слушая моих вопросов, он взял меня за руку и вернул к кровати. Потом нажал на плечи, силой заставив сесть.
— Я бы не сказал, что это провал, — устало начал он, садясь рядом со мной. — Ему дали пять лет строгого режима, а выйдет — только в районной поликлинике работать сможет!
— Пять лет? — Мне показалось, что я не все расслышала. — Пять?!
— Да, приговор мягкий, — согласился он. — Но карьере, научной деятельности — конец! Жена поддерживать его отказалась. Но все же знают, что мужа самой Костровой судят. Новохатский крутился как уж на сковородке, выгораживал мерзавца. Все же не понимаю я этих адвокатов! — запылал праведным гневом следователь. — За деньги убийц защищать, плевать на правду, на жизнь убитых людей… Ой, боже! Подробности тебе ни к чему, но все же знай: дело прокатило не как преднамеренное убийство, а как профессиональная небрежность. Вот же сука этот Новохатский!
— Надо было убить Кострова, — я просто рассуждала сама с собой, позабыв о Паше, митингующем рядом. — Надо было воткнуть ему в горло шприц с наркотиком и смыться! Денег у меня навалом, как грязи! И ведь как бы все отлично вышло: я смываюсь, исчезаю, папа остается жив, может, Кирин бы выжил… Вика уж точно осталась бы невредимой! Ой, я дура!!!
Седов посмотрел на меня, в надежде убедиться, что я шучу, и, не убедившись, ущипнул меня за бок.
— Ты что? — Я прекратила свой преступный монолог и уставилась на Павла, распустившего руки.
— Твою дивизию! — рявкнул он. — Ты понимаешь, что несешь?
— Да. — Я задумалась. — Да, ты прав, ерунду несу. Ведь без меня Тамила убила бы Тимура в два счета!
— Насколько я разобрался, — досадливо произнес Седов, хмуря рыжие брови, — ты не особенно ей помешала. Разве что когда Байгер появился, ей пришлось пойти на ДТП, в надежде, что Багров погибнет в катастрофе. Без него они с Кириным вывезли бы вас в лесок и замочили. Тебя — быстро, Багрова — медленно, со вкусом. Но дело не в том. Запомни сама и передай другому: людей убивать нельзя. Наказать преступника можно, только отдав его в руки правосудия!
— Закон дурацкий, но он — закон, — не совсем точно воспроизвела я латинское изречение.
— Издевайся, не издевайся, но делай, как я говорю!
Он был такой серьезный, что я на минуту поверила в его правду, но потом стряхнула наваждение. Пять лет? Даже хорошо, что так мало, я могу и подождать!
— Знаешь, Паша, а ты почти святой! Как твоя Лера поживает?
Как и все влюбленные, Седов обожал поговорить о предмете своей страсти. Он стал рассказывать, как его любимая занимается спортом, как она любит животных и помогает маме по дому. Слушая его, я укрепилась в своем намерении.
Везение отвернулось от меня, но еще осталась справедливость. Правда, не во всех случаях, как выяснилось в истории с доктором Смерть.
Через несколько дней мне позвонила женщина. Она говорила уверенно, четко и размеренно. Возражений принимать не хотела. Просто выразила свою волю. Если упустить мои восклицательные междометия, ее монолог звучал так:
— Варя Багрова? Вы дочь Маргариты Садковой? Отлично. Здравствуйте. Я — Лариса Дмитриевна Кострова, жена Евгения Семеновича. Так вот, я звоню, чтобы предложить вам забрать у меня картины вашей матери. Никаких денег, вы окажете мне большую услугу. И это единственное, что я могу сделать для вас, чтобы как-то искупить сделанное моим мужем. Извините, больше говорить не могу. Позвоните мне, когда сможете приехать за картинами.
Вскоре меня выписали из больницы. Я вернулась домой, в нашу с Тимуром квартиру, в белый лабиринт, по которому еще недавно ходила нежная и спокойная Тамила. Туда, где был убит папа, откуда нас с Тимуром увели похитители. Походила по коридорам и тупикам, проверяя свои ощущения, и позвонила в контору по операциям с недвижимостью. Уже к вечеру я переехала в домик мамы. Ну и пусть удобства во дворе! Зато душе спокойно. Я уже забрала работы мамы из плена. Кострову я так и не увидела лично. Пообщалась только с ее домработницей. Мне показалось, что Лариса Дмитриевна избегает встречи со мной. Это было вполне понятно, объяснимо и простительно.
Развесив мамины картины, я поняла: вот теперь у меня есть дом! Ту композицию, измазанную в крови, я тоже повесила. Позже, когда Тимур немного оправился, он счистил кровь со слоя краски. Обновленная, эта вещь нравилась мне больше.
Правда, придется домик подремонтировать к тому моменту, когда мне отдадут из больницы Тимура. Отсутствие ванной может создать для него массу трудностей. Он еле передвигался по палате, а гипс со сломанной ноги обещали снять только через месяц.
С кочевником вообще были одни трудности. Ему требовалось серьезное лечение от этой чертовой наркотической зависимости, но один умный нарколог предупредил меня, что даже в случае полного излечения от этой дряни Тимур не сможет стать прежним. Слишком сложная личность, слишком велико разрушение. Творческие люди больше остальных нуждаются в самоконтроле и душевном равновесии. Багров никогда больше не вернется к себе, он будет метаться в поисках утерянного рая, того состояния, когда для работы и счастья ему нужны были только краски и кисти.
Конечно, ситуация облегчалась деньгами. Так уж повелось в этом мире, что презренное злато дает нам возможность, а возможность надо только уметь использовать, и жизнь обернется к тебе своей лучшей стороной. Все просто. Я планировала найти самую лучшую клинику нужного мне профиля и за любые деньги вылечить, насколько это возможно, разбитое тело и больную душу моего художника.
