весь дом не рухнул.
Оливер странно подергивает головой, словно у него над ухом зудит муха. Он сгорбился и немного припадает на одну ногу. Тем не менее его глаза прикованы ко мне, а кулаки сжаты.
– Никто из нас не уйдет отсюда, – говорит мужчина.
Он бросается на меня в последний раз. Его плечо бьет меня в грудь, словно наковальня. Мы схватываемся в борьбе, сцепляясь друг с другом. Я наношу удары по его лицу, уху, почкам, по любой части его тела, до которой могу дотянуться.
Уголком глаза я вижу, как Аида со всей силы бьет ладонями по подоконнику. Нет, не ладонями – своим гипсом. Она пытается сломать его, чтобы снять с правой руки. Мыча от боли, она еще раз с силой опускает гипс на подоконник, и тот трескается. Теперь ей удается высвободить руки из пут и начать возиться с завязками на лодыжках, неуклюже пытаясь развязать сломанными пальцами тугие узлы.
В пылу борьбы мы с Оливером перекатываемся, и я теряю супругу из виду. Мы с ним оба не маленькие мужчины – я чувствую, как опасно трещит под нами пол. С каждой минутой становится жарче, а воздух такой черный и плотный, что я с трудом различаю Аиду.
Когда она вскакивает на ноги, я кричу:
– Найди пистолет, Аида! Он в одной из комнат…
Разумеется, она не сможет его найти. Я и раньше его не видел, а теперь дыма стало еще больше.
На самом деле я просто хочу, чтобы она убралась отсюда. Потому что под нами бушует огонь, и я чувствую, что мы вот-вот провалимся в самое пекло.
Я хватаю Касла за горло и опускаю его на пол, сжимая изо всех сил. Его глаза вылезают из орбит. Мужчина цепляется за мои руки, нанося удары по моему лицу и телу, с каждым разом все слабее и слабее. Я усиливаю хватку, даже когда чувствую, что пол начинает дрожать и стонать под нами.
Целый угол комнаты проваливается. Пол накреняется, превращаясь в адскую горку, ведущую от двери вниз, в огненную яму, разверзшуюся под нами. Мы скользим, Оливер Касл и я, скользим, падая в костер, который когда-то был кухней.
Я отпускаю Касла и пытаюсь выбраться наверх, но уже слишком поздно. Я скольжу быстрее, чем карабкаюсь. Мне не спастись. Но тут кто-то хватает меня за рукав. Я вижу Аиду, которая одной рукой цепляется за дверной косяк, а другой – за мое запястье. Ее зубы оскалены от напряжения, на лице гримаса боли оттого, что девушка пытается удержаться за косяк сломанной рукой.
Я не хватаю Аиду за руку, потому что вижу, насколько слаба ее хватка. Я не собираюсь тащить ее за собой вниз.
– Я люблю тебя, Аида, – говорю я.
– На хрен, не смей! – кричит она мне. – Хватай мою руку, или я прыгну за тобой!
Будь на ее месте кто-нибудь другой, это можно было бы принять за пустую угрозу. Но зная, насколько Аида упряма, я верю, что она действительно на это способна.
Так что я хватаю ее за руку и подтягиваюсь наверх, как раз в тот момент, когда балки прогибаются и вся комната рушится. Оливер с воем падает в пламя. Мы с Аидой бросаемся в дверной проем, карабкаясь по коридору рука об руку. Очевидно, что по лестнице спуститься больше нельзя. Вместо этого мы бежим в противоположный конец дома и находим детскую комнату, все еще обклеенную картинками с парусниками. Старая комната Оливера.
Я поднимаю окно и вылезаю, выпуская наружу очередной столб темного дыма. Свисаю с оконной рамы, а затем падаю вниз. Потом я подставляю руки, чтобы поймать Аиду.
Она прыгает в мои объятия, все еще обутая в один кед.
Когда мы бежим прочь от дома, я слышу вдалеке вой сирен.
Тащу Аиду к джипу. Она вырывает свою руку из моей хватки, крича:
– Погоди!
Она бежит в противоположном направлении, мимо адского дома, по песку к воде.
Останавливается, наклоняясь, чтобы подобрать что-то – свою сумочку.
Затем снова бежит ко мне, радостно сверкая зубами на чумазом лице.
– Нашла! – триумфально кричит она.
– Я мог бы купить тебе новую сумочку, – отмечаю я.
– Знаю, – отвечает она.
Я собираюсь завести двигатель, но есть кое-что, что не может ждать ни секунды.
Хватаю Аиду и целую ее, ощущая на ее губах вкус крови и дыма.
Целую ее так, словно никогда не отпущу.
Потому что я не отпущу. Больше никогда.
Мы с Кэлламом сворачиваем на основную дорогу, когда мимо нас с ревом проносится пожарная машина, направляющаяся к дому Каслов – вернее к тому, что от него осталось.
Я вижу лица пожарных, провожающих нас изумленным взглядом, не в силах помешать нашему побегу с места происшествия.
– Ну и поездочка, блин! – кричу я, сердце до сих пор бешено колотится в груди. – Ты знал, что Оливер такой псих? Я думала, он мирный псих, типа «я не хочу, чтобы мою еду трогали» или «я разговариваю с собой в душе», но никак не псих из «Сияния».
Кэллам едет слишком быстро, намертво вцепившись в руль. Невероятно, но он улыбается почти так же широко, как и я. Неужели моему сдержанному мужу начинают нравиться наши приключения?
– Поверить не могу, что нашел тебя, – говорит он.
– Да, без дураков! Ты нашел кед?
– Да! И сразу вспомнил.
Он глядит на меня, и его глаза сияют на закопченном лице. Не понимаю, как я могла считать их холодными. Его глаза охренительно прекрасны. Самые потрясающие глаза, что я когда-либо видела.
Еще более потрясающим является то, что Кэллам понял меня, вспомнил наш разговор. Это значит для меня даже больше, чем тот факт, что он меня нашел. Ну, почти больше.
– Где-то тут у меня есть еще один, – говорит Кэл, оборачиваясь, чтобы посмотреть за креслом.
– Смотри на дорогу! – велю я. Спустя минуту я нахожу кед и надеваю его на вторую ногу. Он гораздо чище второго, так что их уже сложно назвать парой.
– Вот, – говорю я. – Снова одета.
Кэл смотрит на мой пустой палец левой руки.
– Не совсем, – отмечает он.
– Черт, – сердито говорю я. – Совсем забыла.
– Оно в доме? – спрашивает Кэл.
– Да. Но Оливер разбил его.
– В любом случае, не думаю, что оно бы выжило, – говорит Кэл. Он крепко сжимает мою ладонь. – Не беспокойся. Я все равно хотел купить тебе другое. Это выбирал не я.
– Знаю, – ухмыляюсь я. – Я уже хорошо изучила вкус Имоджен.
Кэл сворачивает на трассу, направляясь
