— Что там стряслось?
— Ничего интересного, — отвечает он.
— А я уж думала, началась революция. Что ж, коль скоро все спокойно, пойду чистить зубы.
— Хороший был фильм?
— Какой еще фильм? — Я недоуменно таращу на него глаза.
— Выходит, я должен напоминать тебе, что вчера вечером вы с Мартином были в кино?
— Что ты ко мне пристал?! Знаешь ведь, что с утра у меня в голове всегда туман! Где тут у нас ванная комната? — В надежде, что мне удалось выскользнуть из ловушек, звучно зеваю и уношу ноги из кухни, подальше от Даниэля.
Освеженная и бодрая после душа, уже одетая к выходу, я снова возвращаюсь на кухню. Нам вот-вот пора отправляться на съемки! Подавляя нервные спазмы, заталкиваю в себя завтрак и даже кофе выпиваю, хотя, по моему убеждению, Даниэль варит его с единственной целью — спровоцировать у меня инфаркт. Теперь остается ждать, когда после этой отравы сердце перейдет на бешеный ритм. Однако ожидания мои напрасны, сердце если и колотится чаще обычного, то, скорее, от страха. Похоже, я начинаю привыкать к ядовитому напитку, а может, просто кофе сегодня не такой крепкий. В конце концов, и Даниэль Беллок, вероятно, способен нервничать. Я пристально изучаю его лицо, но на лице этом разлита полная безмятежность. Ну что вы скажете, Бастер Китон рядом с этим человеком показался бы издерганным неврастеником! Тридцать четыре года назад акушер, демонстрируя матери новорожденного Даниэля, должно быть, объявил: «Ваш младенец, сударыня, здоровый и нормально развитый ребенок, если не считать одного мелкого дефекта — атрофии лицевых мускулов». Впоследствии, дабы компенсировать недостаток, юный Беллок всячески старался развить все прочие свои мускулы.
Я с усмешкой смотрю на Хмурого, который, конечно же, не догадывается о моих мыслях. Перехватив взгляд, он придвигается ближе.
— Ну, что скажешь?
— А что я должна сказать?
— Надо мной потешаешься?
— Над кем же еще?
— Ты знаешь, что у тебя появились конкуренты?
— Какие еще конкуренты?
Без лишних слов он вытаскивает из кармана листовку. Я делаю вид, будто все это мне в новинку, и пускаю в ход широкую гамму восклицаний от удивленных «ох» и «ах» до пренебрежительного хихиканья. Прочтя до конца воззвание «Юстиции», перевожу взгляд на лицо Даниэля.
— Уступаю им Хольдена, их больше. Кстати, откуда это у тебя?
— Пока вы с Мартином развлекались в кино, я вспомнил об одном неулаженном деле и скатал в город. Ну а там эти бумажонки, можно сказать, сыпались с неба. Вот я и подобрал одну. Как тебе нравится?
— По-моему, надо отдать листовку Тиллю. Это по его части. А мнением Хольдена не хочешь поинтересоваться?
Беллок скребет подбородок — как видно, чешется. Поделом, если ленишься бриться.
— Вряд ли Хольден обрадуется. Он ведь не знает, кого следует благодарить за эти бумажки. Колоссальная идея!
— Ты так думаешь? — скромно уточняю я.
— Да! Наконец-то Хольден угодил под лучи юпитеров, и ему ничего не остается, как щуриться и моргать. Представляю, каково ему сейчас. Наверное, дорого бы дал, чтобы схватить одного из этих мстителей.
Я тоже представляю, и меня бросает в жар.
— Ты ведь на съемках встретишься с ним, — улыбаюсь я Даниэлю. — Может, поинтересуешься его самочувствием?
— У меня такое ощущение, что вся эта шумиха не более чем блеф. Дня через три страсти улягутся. Если команда «Ю» в ближайшие дни не расправится с Хольденом, народ разочарованно отмахнется от всей этой истории и думать о ней забудет. А Хольдена голыми руками не возьмешь. Голову даю на отсечение, что теперь он и в сортир станет ходить с телохранителями. К нему не подберешься!
Я готова лопнуть с досады: ну надо же так испортить человеку настроение! Правда, слова Хмурого заставляют меня задуматься. Я взвешиваю свои шансы и с отчаянием прихожу к выводу, что запуталась в собственных сетях. Вот те раз!
Дорогой меня не отпускает мысль: чем занят в эти минуты неизвестный и единственный «Ю»? Конечно же, проклинает самозванцев, что еще ему остается делать? Ведь мы не только ославили Хольдена, но и Юстицию крупно подставили. Во всяком случае, я надеюсь, что мой герой не растеряется. Что для неуловимого мстителя кучка каких-то телохранителей?
Одного мне удалось добиться: какую радиостанцию ни поймай, повсюду комментаторы на полном серьезе твердят о команде «Юстиция». Что поделаешь, в письменном тексте мои язвительные наклонности проявляются не столь ярко. А может, серьезность самой ситуации заглушает насмешливый тон…
Мартин молча сидит позади нас, тупо уставясь перед собой, и на радиопередачи — ноль внимания. Проследив направление его взгляда, я убеждаюсь, что сфокусирован он на затылке Хмурого. Не иначе как пытается заколдовать своего кумира и тем самым уберечь от жестокой участи. Мартин, дорогой мой, вчера ночью ты сделал для этого все возможное. Я чуть ли не маниакально убеждена, что Даниэль водит нас за нос, но мне пока не удалось разгадать его тайны. Ничего, всему свое время, утешаю я себя, затаив досаду. Мои черные подозрения насчет Даниэля, пожалуй, несовместимы с тем, что я делаю, — склонив голову на его плечо, озабоченно вздыхаю.
— В чем дело? — интересуется Даниэль.
— Кто приготовит нам ужин сегодня?
Мартин вспыхивает, и его багровая физиономия возникает в зеркальце передо мной.
— Нашла время шутки шутить! — орет он.
— Чего ты психуешь? — оборачиваюсь я к нему. — Что я такого особенного сказала?
Скрестив руки на груди, он откидывается на спинку сиденья.
— Твой разлюбезный Круз на пушечный выстрел к плите не подойдет. Ему только бы ныть с утра до вечера. То помешали вдохновению, то сбили полет его гениальной мысли. А сам и яйца разбить не сумеет.
— Не вмешивай сюда Круза!
— Вот так целыми днями и грызетесь? — безмятежно осведомляется Хмурый.
— Сам видишь, какая она дурища!
— А по виду не скажешь, — подыгрывает Даниэль.
— И так все двадцать лет! — жалуется Мартин. — Путного слова от нее не дождешься, на каждом норовит отточить свое остроумие. Вместо сердца у нее кислый лимон, а вместо мозгов — гнилая тыква.
— Если не заткнешься, сломаю и вторую руку!
— Ну уж нет, милые мои, сейчас моя очередь драться! — весело смеется Даниэль. — Прибыли, пожалуйте на эшафот.
До сегодняшнего дня съемочная площадка служила местом прогулок для туристов, но сейчас привычный антураж изменился до неузнаваемости. Исчезли ларьки, торгующие сувенирами и прочим барахлом, бревенчатое здание буфета надежно закрыто декорациями. В дальнем конце площадки высится изящный кирпичный особняк, перед ним зеленеет лужайка, вся остальная территория усыпана гравием. Однако сам Утес не изменился. Красноватый скалистый выступ точно так же выдается над морем, как и тысячу лет назад. Никогда не казался он столь высоким и грозным, как теперь, когда некий жадный до денег продюсер отвел ему роль места, откуда Даниэль Беллок должен совершить свой прыжок.
