— Боже мой! — услышала Слоун громкий женский вскрик. На пороге стояла Эмма, почти с ужасом взирая на царивший в комнате кавардак.
Слоун встала, завернувшись в простыню. Подошла к Эмме.
— Что вы здесь делаете? — спросила неприязненно.
— Я… вернулась немножко раньше, — пролепетала Эмма. — Я приберусь здесь?..
— Уйдите прочь! — почти закричала Слоун.
— Что случилось? — со страхом спросила Эмма.
— У меня все нормально, черт возьми! — опять закричала Слоун. — Мне надо побыть немного одной, неужели в этом желании есть что-то странное?!
— Нет, нет, миссис Филлипс, конечно, нет, просто я подумала…
Слоун с невероятным трудом держала себя в руках.
— Эмма, мне необходимо какое-то время побыть одной, — повторила она, сжав зубы. — Тревис в Мунстоуне, его отец я говорю о мистере Филлипсе — уехал на время из страны. Мне бы хотелось, чтобы с сыном побыли вы.
— Если таково желание… — неуверенно начала Эмма.
— Да, мне бы очень хотелось. А сейчас… сейчас я хочу… очень хочу, чтобы вы поскорей ушли.
Эмма поняла, что с хозяйкой происходит что-то серьезное.
Эмма уехала в Мунстоун. Но перед отъездом позвонила, кому сочла нужным.
После бессонной ночи Слоун обессилела так, что не знала, сможет ли справиться с последующими испытаниями. От обращения в тот медицинский центр, о котором говорил ей Джордан, ее удерживала боязнь огласки. О личных проблемах известной писательницы Слоун Дрисколл не должен знать никто. Да и вообще… она постарается справиться с бедой сама.
Слоун прекрасно понимала, что риск достаточно велик: конечно, лучше преодолевать зависимость от наркотиков под руководством врача. Но это не для нее.
До сегодняшнего дня Слоун страдала больше психически, чем физически. Сегодня ночью она проснулась от сильных судорог. Утром не могла проглотить ни куска: сразу же началась рвота.
Она засомневалась: может быть, все же позвонить в центр, попросить о помощи? Но страх огласки крепко держал ее в плену. Все узнают… нет, она этого не допустит… Только сама!
Слоун приняла ванну и рано легла в постель. Три часа вертелась, пока наконец не задремала.
Сны снова были тревожными… Вот она на Центральном вокзале. В толпе видит Джордана. Он зовет ее, что-то кричит, но Слоун не понимает, бежит к нему, расталкивая всех. Добегает до места, где только что стоял Джордан, а того уже нет. Оглядывается, видит его уже в другом месте, опять он кричит ей что-то, опять она стремглав бросается к нему — и все повторяется снова.
Слоун проснулась в холодном поту.
Включила свет: руки мокрые, трясутся, дыхание частое, прерывистое. Накатил сильный приступ тошноты. Едва успела добежать до ванной комнаты — и стояла перед раковиной до тех пор, пока ее не вывернуло наизнанку. Во рту страшная горечь, слезы струятся по щекам… Нет, одной ей не справиться…
Слоун отключила телефон. По загоревшейся лампочке видела, что кто-то ей звонил. Уверенная, что не Джордан, телефон не включала — ей некому и нечего сказать.
Ослабевшая, осунувшаяся, Слоун потеряла счет времени, не различала ни дня, ни ночи. Включала все лампы в доме — страшно боялась темноты, и свет горел сутки напролет. О, когда-то она любила ночь. Ждала ее, чтобы остаться наедине с Джорданом.
Сейчас ее терзало одиночество. Ничего на свете, поняла Слоун, — не может быть хуже одиночества.
Тошнота и рвота наконец прекратились. И Слоун почувствовала однажды, как энергия постепенно возвращается к ней. Так медленно и незаметно, что сначала она решила, что ей это только кажется. Но нет, она действительно окрепла. «Это только начало, радоваться пока рано, — урезонивала она себя, — только начало».
Однажды утром Слоун проснулась с мыслью, что больше всего на свете ей хочется принять ванну. Влезла в теплую воду, добавила ароматного шампуня для пены, с доселе неиспытанным наслаждением стала мыться. Никогда раньше ей не приходило в голову, что у мыла такой приятный запах, а вода может так нежить тело.
Потом она помыла голову — и это было восхитительно. Волосы стали блестящими и шелковистыми, легли легкими волнами.
На следующий день Слоун решила, что наступило время приняться за еду — хотя первая мысль о пище и страшила ее. «Начнем с чего-нибудь легкого, — пара яиц и горячий тост — для начала хватит». Опасаясь неприятностей, ела медленно — Боже, какой изумительный вкус у яиц, как благоухал горячий хлеб!
На третий день Слоун рискнула выйти на террасу. Ей показалось, что даже сырой зимний воздух пахнет необычно — чистотой и свежестью. Никогда Слоун не нравилась зима. А сейчас — она ее восхищала! Все окружающее она воспринимала так свежо и остро. Это могло означать только одно — она выжила, выздоровела! Значит, есть надежда и на все остальное…
Днем она решила прослушать, что записал автоответчик. Три раза ей звонила Кейт, раз Адриена, — ничего от Джордана.
Это испортило настроение, хотя Слоун и не ждала от него звонка. Он ведь сказал, что звонить не будет, но надежда все же теплилась в глубине души. Надежда всегда умирает последней…
Каир, декабрь 1988
Джордан все думал: совершил он ошибку или — нет. Слишком жестоко повел себя со Слоун или все же правильно? Сотни раз задавал он себе эти вопросы в Мунстоуне.
Сейчас, пожалуй, он не стал бы действовать столь решительно. Но что сделано — то сделано. Интересно, когда Слоун покинула Мунстоун? На его звонок ответила Эмма. Слоун уже там не было. И Тревиса она не взяла с собой. Что все это могло означать?
Первая мысль Джордана: Слоун в Нью-Йорке. Несколько раз звонил ей на квартиру, но каждый раз ему отвечал автоответчик.
Что мог сказать автоответчику Джордан?
Где же Слоун? Джордан звонил Кейт: она ничего не слышала о подруге со Дня благодарения. Только подтвердила опасения Джордана: прежде со Слоун ничего подобного не случалось.
— И сколько ты намерен здесь прожить? — поинтересовался Ян.
— Не знаю пока.
Они сидели в небольшом кафе, рядом с отелем, — здесь не подавали алкогольных напитков (страна ислама!), и друзья довольствовались кофе.
— Не знаю, что произошло между вами, но чувствую что-то серьезное, правда? — решился на откровенность Ян. — Ты ведь даже играть стал плохо.
— Да, — согласился Джордан, — положение у нас сложное, но это не то, что ты думаешь… Слоун… может стать наркоманкой, — у нее зависимость от таблеток.
Ян был поражен.
— Давно начала?
— После того, как потеряла ребенка. — Джордан попросил принести еще кофе. — Она так болезненно переживала смерть ребенка…
