– Мам, ну что ты с этим концертом…
– Не понимаю твоего упрямства, Кольша, тебе же нравится Шуберт! Так как вы на это смотрите, Наташа?
Наташа не знала, как себя вести. Уговаривать тридцатилетнего мужчину, как маленького? Но, с другой стороны, идея Елены Михайловны ей сразу пришлась по душе. Ведь выбирая сегодня платье, она подспудно, в глубине души надеялась именно на это – вдруг они с Николаем смогут пойти куда-нибудь вдвоем…
– Давайте ваши билеты, Елена Михайловна, – решительно кивнула она.
– Вот, возьмите, – хозяйка подала ей сложенную вдвое бумажку.
Елена Михайловна с надеждой смотрела на гостью – она тайком от сына потратила сегодня полдня, чтоб раздобыть для него с Наташей на вечер что-то достойное и интересное, и в итоге вся ее затея повисла на волоске. Все теперь зависело от девушки.
Наташа взглянула на билеты, потом – на часы и вдруг быстро и лукаво подмигнула женщине.
– Знаете, Коля, со мной сегодня происходят странные вещи, – озабоченно обратилась она к молодому человеку. – Сначала, собираясь к вам, я умудрилась забыть то, ради чего, собственно, и ехала, а потом… Потом внезапно заболела моя подруга, и у меня – одной-одинешенькой – нежданно-негаданно оказалось два билета на концерт. Ума не приложу, что мне делать! Просто беда! Вообразите себе – волшебная, романтическая музыка Шуберта и пустое кресло рядом… Может быть, вы окажете любезность и все-таки составите мне компанию? Я буду вам чрезвычайно признательна… А эти несчастные черновики я вам клятвенно обещаю привезти завтра же!
Николай рассмеялся и встал.
– Куда же вы, Коля?… – с наигранным удивлением вскинула на него глаза Наташа.
– Переодеваться… – смеясь, развел он руками. – Я буду готов через пять минут.
Он вышел из гостиной под дружный смех обеих женщин…
Елена Михайловна старалась не зря. Пронзительная, искренняя, светлая лиричность музыки Шуберта как нельзя лучше соответствовала моменту. Нежное пение гобоев и кларнетов, щемящие голоса скрипок и альтов, мягкие звуки виолончелей легко и трепетно проникали в смятенные души Николая и Наташи. При этом оба они очень остро чувствовали присутствие друг друга, и это волнительное ощущение близости, усиленное и украшенное музыкой, невероятно возбуждало и будоражило их.
Так получилось, что во время концерта они не перекинулись и десятком слов, но когда Николай с Наташей покидали Зал Чайковского, обоим казалось, что только что они узнали что-то очень важное – о себе и друг о друге. В задумчивом и молчаливом оцепенении они вышли на Тверскую и, не сговариваясь, не спеша отправились к центру.
Им было хорошо вместе, и затянувшееся молчание их нисколько не тяготило. Лишь у Пушкинской площади Наташа прервала его, спросив Колю об истории его увлечения компьютерами.
Он принялся за неторопливый и обстоятельный рассказ о своей давней, еще детской увлеченности электроникой, о том, как окончив Бауманку, попал по распределению в «почтовый ящик» в Зеленограде, какие светлые головы работали вместе с ним и какие интересные и сложные задачи им доводилось решать. А потом – кризис, закрытие его «ящика», случайные заработки, работа в крутых и не очень фирмах, программы, которые он стряпал за смешные деньги для знакомых и полузнакомых людей. И, наконец, нынешнее свое состояние – положение авторитетного специалиста, «свободного художника», который может позволить себе не гоняться очертя голову за каждым лишним рублем, а заниматься лишь теми проблемами, которые ему на самом деле интересны.
Наташа внимала его рассказу довольно рассеянно, просто слушала завораживающую музыку его теплого, бархатного баритона, смотрела на высокий чистый лоб, на отражающие свет рекламных огней блестящие глаза, на непрерывно движущиеся губы и легкий парок, вылетающий изо рта вместе со словами… Он перехватил ее взгляд и улыбнулся – мягко и чуть растерянно.
– Вам, Наташа, наверное, все это не слишком интересно?…
– Что вы, Коля! Совсем наоборот – очень интересно, – тряхнула головой Наташа и, взяв его под руку, попросила: – Продолжайте, пожалуйста…
– Да я, собственно… Видите ли, моя жизнь не так уж и богата событиями, да и рассказчик я неважный…
– Нет-нет, говорите, прошу вас. Мне… мне нравится вас слушать, Коля. – Наташа опустила голову и тесней прижалась к его локтю.
Его голос отзывался в ее душе чудесной музыкой, и эта музыка, сливаясь с ее собственной, рождала мелодию такой сказочной силы и чистоты, что сердце Наташи то, ликуя, взмывало ввысь, то, томительно и сладко замирая, падало в пропасть.
И в этой неизведанной, могучей, колдовской гармонии с каждым новым шагом, с каждым словом и каждым взглядом открывался ей этот удивительный и уже бесконечно дорогой человек. Таким, каким его не знал никто – ни мать, ни друзья, ни коллеги, – но каким он, без всякого сомнения, был для нее отныне.
Они шли и шли – вперед, не выбирая дороги, через всю Тверскую, Манеж, Красную площадь. В Зарядье повернули налево и отправились по набережной, к высотке. Разговор уже не прерывался ни на минуту, они совсем потеряли счет времени и очнулись только на Таганке. Наташа, вдруг охнув, встала как вкопанная и сжала руку Николаю.
– Боже мой, Коля, – «Фока»!!!
– Какой Фока? – не понял он.
– Мой «Форд» – мы же про него совсем забыли! – Она испуганно вытаращила глаза на Колю, повисла короткая растерянная пауза, а через секунду Наташа прыснула в ладошку и расхохоталась. – Бедненький «Фока», забыли его, несчастного!… Надо же – совсем забыли…
Посмеиваясь над собой, они так же неторопливо пошли обратно и снова без конца говорили и говорили.
– Все, нехрена больше ждать, поехали! – Хмурый «бык» зло сплюнул под ноги и сел за руль заляпанной грязью «девятки». – Эй, Кум, садись! Слиняла она со своим перцем, ясно же! – крикнул он своему приятелю, топтавшемуся у припорошенного снегом синего «Форда».
– Завтра Леван нам устроит… абгемахт с фейерверком! – тяжко вздохнул тот, плюхнувшись в кресло. – Что делать-то, Бивень?
– Не бзди! Левану скажем, что после театра клиенты прогулялись маленько, побакланили о чем-то и разбежались по норам, ясно?!
«Девятка» взревела и рванула в сторону Садового кольца. А спустя полтора часа к заснеженному «Форду» подошли Коля с Наташей…
Босс метал громы и молнии.
– Ты долбень, Леван! Дебил, урод, раздолбай! Тебе только ларечникам морды месить, ни на что более серьезное ты не способен! Твоя мочалка бегает к этому парню каждый день, как на работу, шляется с ним по концертам, гуляет ночами и при этом без перерыва молотит языком! А он, между прочим, тоже электронщик, причем – высшего класса! Так скажи мне, Леван, о чем же, интересно, они беседуют, а? Что молчишь, гнида?!!
