— С кем?
— С женщинами, с которыми ты спал.
По тому, как напрягся Меррипен, она поняла, что ему не понравился этот вопрос. Ответил он тихо и виновато:
— Нет. Я ни о чем не думал, когда был с ними.
Уин погладила ладонью его гладкую грудь, нащупала маленькие коричневые соски, заставила их затвердеть. Приподнявшись на локте, она сказала откровенно:
— Когда я представляю себе, что ты делаешь это с другой, мне становится невыносимо больно.
Он накрыл ее руку своей ладонью там, где под ее ладонью сильно билось его сердце.
— Они ничего для меня не значили. Это всегда была всего лишь сделка. Что-то такое, что должно произойти как можно быстрее.
— Думаю, это еще хуже. Использовать женщину вот так, без чувств…
— Они получали за это все, что хотели, и даже больше, — с циничной усмешкой сказал он. — И всегда шли на это с большой охотой.
— Тебе надо было найти ту, которая была бы тебе дорога. Ту, которой ты был бы дорог. Это было бы бесконечно лучше, чем сделка без любви.
— Я не мог.
— Не мог что?
— Не мог испытывать чувства к другой женщине. Ты занимала слишком много места в моем сердце.
Уин подумала о том, что, возможно, тот факт, что его ответ так тронул и порадовал ее, говорит о ее непомерном эгоизме.
— После того как ты уехала, — сказал Меррипен, — я думал, что сойду с ума. Куда бы я ни пошел, мне не делалось лучше. Не было ни одного человека, с кем мне хотелось быть рядом. Я хотел, чтобы ты поправилась, — я отдал бы за это жизнь. Но в то же время я ненавидел тебя за то, что ты уехала. Я все возненавидел. Я ненавидел собственное сердце за то, что оно продолжает биться. Я жил лишь для того, чтобы увидеть тебя вновь.
Уин была тронута суровой простотой его признания. Он был сродни стихии. Покорить его было нельзя, как нельзя усмирить грозу. Он все равно любил бы ее так же неукротимо, так же безоглядно.
— Женщины помогали? — спросила она. — Тебе становилось легче, оттого что ты спал с ними?
Кев покачал головой.
— Нет. Мне становилось только хуже, — тихо сказал он. — Потому что они не ты.
Уин прижалась к нему теснее, и ее волосы сверкающими потоками легли ему на грудь, шею и предплечья. Она смотрела в его черные, как терновые ягоды, глаза.
— Я хочу, чтобы мы были верны друг другу, — очень серьезно, почти торжественно, сказала она. — Отныне и впредь.
Возникла пауза, вызванная не колебаниями, не сомнением, а осознанием торжественности и серьезности момента. Словно их клятвы слышал некий невидимо присутствовавший свидетель.
Грудь Меррипена поднялась и упала — он глубоко вздохнул.
— Я буду верен тебе, — сказал он. — Всегда. Вовеки.
— И я.
— И еще пообещай, что ты больше никогда меня не оставишь.
Уин подняла свою руку, которая покоилась у Меррипена на груди, и поцеловала его в грудь.
— Обещаю.
Она была готова, она хотела скрепить их клятвы прямо здесь и сейчас, но он не стал этого делать. Он хотел, чтобы она отдохнула, хотел дать ее телу передышку, и, когда она стала возражать, он успокоил ее нежными поцелуями.
— Поспи, — прошептал Меррипен, и она повиновалась, уснула так глубоко и покойно, как никогда прежде.
Солнце светило в окна, превращая тонкие шторы в яркие желтые прямоугольники. Кев вот уже несколько часов держал спящую Уин в объятиях. Он все это время не спал. Удовольствие, которое он получал, глядя на нее, стоило того, чтобы лишить себя отдыха. В жизни его были другие времена, когда он наблюдал за ней вот так, особенно когда она болела. Но сейчас все было по-другому. Сейчас она принадлежала ему.
Он всегда страшно тосковал по ней, любил без надежды на будущее. Теперь, обнимая ее, он испытывал незнакомое ему доселе чувство, нечто похожее на эйфорию. Он позволил себе поцеловать ее, не в силах сопротивляться настойчивому желанию сделать это. Он поцеловал ее изящно изогнутую бровь, скользнул губами по розовой щеке. Кончик носа ее был так изумителен, что один стоил целого сонета. Он любил ее всю, каждую ее частичку. Ему пришло в голову, что он еще не успел перецеловать кожу между пальцами ног, и это упущение ему не терпелось исправить немедленно.
Уин спала, перекинув через него ногу, просунув колено между его бедрами. Чувствуя щекочущее прикосновение светлых завитков к бедру, он отвердел. Плоть его ожила, он чувствовал, что приподнимает простыню.
Уин зашевелилась, вздрогнула и приоткрыла глаза. Меррипен почувствовал ее удивление при пробуждении в его объятиях. Он чувствовал, как на смену удивлению постепенно пришло удовлетворение — она вспомнила, что было до этого. Она обняла его, нежно провела ладонями по его телу. Он был предельно напряжен и возбужден, но он не шевельнулся, позволяя ей исследовать его, как ей хочется.
Уин проводила разведку его тела с подкупающей невинной страстностью. Губы ее скользнули по тугой коже его груди, по ребрам. Дойдя до края его нижнего ребра, она нежно прикусила его кожу, словно маленькая людоедка с наклонностями гурмана. Левая рука ее скользнула по бедру снизу вверх и наткнулась на его гениталии.
— Уин, — пробормотал Меррипен, часто дыша, и схватил ее за терзавшие его маленькие пальчики. Но она шлепнула его по руке, и этот звук еще сильнее возбудил его.
Уин подвела ладонь под его гениталии, словно хотела оценить их тяжесть. Она слегка сжала его яички, прощупывая гладкие шары под глянцевой кожей. Меррипен, сжав зубы, терпел, словно его четвертовали.
Перемещаясь вверх, она взяла в руку его пенис. Нежно. Слишком нежно. Кев попросил бы ее сжать его посильнее, если бы мог говорить, но он мог лишь ждать, хватая ртом воздух. Голова ее склонилась над ним, и волосы ее накрыли его золотым водопадом. Она поймала его в золотую сеть. Несмотря на намерение оставаться неподвижным, он не мог ничего поделать с зажившим своей жизнью пенисом.
Меррипен бойко подскочил, когда понял намерения Уин. Она наклонилась и поцеловала его у основания пениса. Она продолжала целовать его, поднимаясь вверх, к головке, пока Меррипен, с трудом веря в происходящее, стонал от наслаждения.
Ее красивые губы на нем… Он умирал, он терял рассудок. Она была слишком неопытна, чтобы знать, как продолжать. Она не взяла его глубоко в рот, лишь лизнула кончик, как он делал с ней раньше. Но, видит Бог, этого было достаточно. Кев издал стон муки, когда почувствовал нежное влажное давление и услышал причмокивание. Что-то невнятно бормоча на смеси английского и цыганского, он схватил Уин за бедра и потянул наверх. Он прижался к ней лицом, жадно лаская ее языком до тех пор, пока она не начала извиваться над ним, как пойманная русалка.
